© «Издательский Домъ «Русскiй Паломникъ»

Преподобный Антоний Грошевник Современный Патерик

Когда русскій человѣкъ, лишенный съ юныхъ лѣтъ своей родины, обращается къ ея прошлому, украшенному яркими представителями Св. Руси, хотя и гонимой, униженной, упрятанной въ своемъ катакомбномъ полусуществованіи, тогда кажется ему, что каждая деталь Св. Руси насыщена глубокаго смысла. Вся панорама прошлаго утоляетъ въ немъ жажду по Правдѣ Божіей и даетъ толчокъ, приливъ радости не земной. Эти святыя дѣйствующія лица превращаются для него въ живыхъ друзей, вдохновляющихъ на Богосознаніе и Богоугожденіе. Такимъ толчкомъ послужило описаніе Паломничества въ Саровъ наканунѣ его разгрома. Авторъ, Анатолій Павлович Тимофіевичъ, будучи «Въ Гостяхъ у Преп. Серафима», зпакомитъ читателя не толъко съ Преподобнымъ и монастырской обстановкой. но и съ другомъ Преп. Серафима, о которомъ почти ничего не извѣстно. И вотъ, несмотря ни на то, что богоборческая власть разорила Саровъ и превратила его въ какіе-то тайники злодѣянія (иначе зачемъ держать славный монастырь въ страшномъ секрете, какъ будто на Руси другого места не хватаетъ), выступаетъ изъ прошлаго, какъ изъ испаряющагося тумана при лучахъ греющаго солнца невѣдомый рангье образъ кроткаго слѣпого странника Схимонаха Антония, сотаинника дорогого Батюшки Серафима. О. Антоний недавно былъ прославленъ. Мощи его лежатъ въ тюрьме на месте Покровского Монастыря въ Ардатовѣ, покрыты асфальтомъ спортивной площадки. Но онъ стережетъ тамъ юное поколѣніе, ожидающее освобожденіе отъ узъ міра сего.

1. ПАЛОМНИЧЕСТВО ВЪ САРОВЪ*

Дорога шла в началѣ негустымъ лѣсомъ, а верстъ черезъ 5 онъ кончился, и потянулись безкрайнія, необозримыя поля нашей необъятной матушки Россіи. Погода окончательно прояснилась, и легкій паръ подъ лучами жаркаго солнца клубился надъ влажной землей. Лошаденка еле брела, кругомъ безлюдье, кучеръ блаженно спалъ, раскинувшись на телегѣ, но мы были счастливы своимъ одиночествомъ и своимъ путешествіемъ и громко пѣли стихиры Преподобному.

Проѣхали нѣсколько деревень, бѣдныхъ и убогихъ, дѣтишки гурьбой бѣжали за нами, прося копѣечку. Въ это время нашъ кучеръ уже пришелъ немного въ себя и сказалъ, что недалеко до Ардатова. Мѣстность стала болѣе возвышенной, и дорога вилась между холмами, дѣлая порой довольно крутые повороты. Неожиданно слѣва отъ насъ на фонѣ темно-синяго неба выросъ какъ изъ-подъ земли прекрасный бѣлый храмъ съ высокой папертью и портикомъ съ колоннами. Противъ него показалась ограда кладбища.

— «Что это за церковь? — спросили мы. — «Никакъ Ардатовъ», — сказалъ вновь задремавшій возница, протирая глаза.

Дѣйствительно городъ былъ спрятанъ въ низинѣ и только теперь сразу открылся нашему взору. Обычный уѣздный городокъ старой Россіи съ плохо мощеными улицами, деревянными изветшалыми тротуарами и одноэтажными домиками, Повернувши въ одну изъ боковыхъ улицъ, мы стали подниматься въ гору и вскорѣ очутились передъ Св. вратами Ардатовской Покровской женской обители. Высокая, каменная стѣна изъ краснаго кирпича и угловыми башнями, опоясывающая монастырь, была очень красива. У входа въ обитель поднялась сидѣвшая на скамьѣ привратница‒старушка монахиня и привѣтливо поклонилась. Пройдя Св. врата, мы очутились на сравнителъно очень обширномъ монастырскомъ дворѣ, посреди котораго возвышался главный монастырскій храмъ, его плотно окружали со всѣхъ сторонъ монастырскія келліи и хозяйственныя постройки. Прижимаясь къ старому храму, бѣлѣли крестики и оградки на могилкахъ.

Нашъ возница, по-видимому, былъ здѣсь своимъ человѣкомъ, такъ какъ моментально юркнулъ въ одно изъ помѣщеній, откуда вскорѣ показались двѣ инокини въ бѣлыхъ апостольникахъ и отъ имени матушки игуменьи сердечно насъ привѣтствовали и просили не побрезговать ихъ хлѣбомъ и солью.

— «Простите, Христа ради, только нашу скудость въ нынѣшнее время», —ласково замѣтила старшая изъ нихъ, — «ну да, какъ говорится, лучше блюдо зелени съ любовью, нежели жаренаго быка съ ненавистью».

Подкрѣпивъ свои силы скромнымъ монастырскимъ обѣдомъ, мы отправились поблагодарить матушку игуменью за гостепріимство и просить благословенія осмотрѣть достопримѣчательности.

Узнавъ, что мы держимъ путь въ Саровъ, м. игуменья замѣтила: «Ну вотъ и хорошо, что не миновали насъ грѣшныхъ. Вѣдь мы себя считаемъ тоже не чужими нашему дорогому батюшкѣ, и при жизни его монастырь нашъ многимъ пользовался отъ его щедротъ и благодѣяній, не мало присылалъ онъ къ намъ душъ, ищущихъ спасенья, да и нашъ почившій Старецъ О. Антоній нѣкогда вмѣстѣ съ Преподобнымъ подвизались въ Саровской пустыни.

Попрощавшись съ м. игуменіей, мы въ сопровожденіи уже знакомой намъ монахини отправились осматривать монастырь.

Высокій трехпрестольный соборный храмъ, хотя и не поражалъ своими размѣрами, но былъ очень изященъ по архитектурѣ.

— «Вы слыхали, конечно», — сказала наша спутница, «что въ молодыхъ лѣтахъ, ещё послушникомъ, батюшка О. Серафимъ хорошо изучилъ столярное мастерство и былъ искуснымъ рѣзчикомъ по дереву. Вотъ и удостоилась наша обитель получить отъ самого батюшки сей даръ его работы», — и она подвела насъ къ одной изъ колоннъ лѣваго придѣла храма и указала на висѣвшее на ней подъ стекломъ небольшихъ размѣровъ рѣзное распятіе съ предстоящими Маріей Матерью Господа, и Маріей Магдалиной. Мы съ благоговѣніемъ приложились къ этой святынѣ.

Осмотрѣвъ храмъ, направились мы въ небольшой флигель, гдѣ нѣкогда жилъ славившійся своей богоугодной жизнью Старецъ-слѣпецъ Антоній. Мы вошли черезъ маленькія темныя сѣни въ небольшую келлію съ однимъ окошечкомъ. Около стѣны слѣва стоялъ скромный деревянный диванчикъ, рядомь столикъ и нѣсколько стульевъ. Съ правой стороны также находился столъ, но уже значительно большихъ размѣровъ, на котором разложены были книги, лежалъ крестъ, четки, стояло на деревянномъ блюдѣ нѣчто врод камилавки, но нѣсколько необычной формы, обшитое черной матеріей. Въ углу довольно много образовъ. Теплились лампады. Монахиня за аналоемъ посреди келліи читала псалтырь.

— «Здѣсь-то и подвизался нашъ Старецъ», сказала матушка, — «и здѣсь же, въ день Успенія Богоматери, и почилъ сномъ праведника. Труденъ ужъ очень былъ путь его жизни и велики страданія и лишенія. Тяжкими подвигами томилъ онъ свою плоть, борясь со страстями и съ помощью Божіею побѣдилъ ихъ».

«Взгляните», продолжала матушка, указывая на деревянное блюдо, — «хотя бы на эту шапочку, которую батюшка всегда надѣвалъ на себя во время молитвы какъ знакъ своей побѣды надъ врагомъ нашего спасенія. Да не только взгляните, а и одѣньте на себя. Вотъ и получите какъ бы благословеніе отъ самого Старца».

Я подошелъ къ столу, желая выполнить совѣтъ матушки, взялъ её и тутъ же отъ неожиданности чуть не уронилъ на полъ.

Оказалось, что эта «шапочка» была изъ чугуна и только обшита матеріей. Вѣсила она около 20 фунтовъ. Съ трудомъ смогъ удержать я её нѣсколько минутъ на своей головѣ и невольно подумалъ, какъ же это батюшка могъ такъ долго (маливаться) молиться въ ней. Какъ бы угадывая мою мысль, матушка замѣтила.

— «Вамъ трудно даже себѣ и представить, какъ батюшка могъ утруждать себя такой тяжестью, но вѣдомо ли вамъ, что въ молодости онъ въ этой шапочкѣ, за послушаніе своему Старцу, хаживалъ въ самый Кіевъ, оттого и потерялъ зрѣніе».

Я былъ пораженъ. Нести такой сверхчеловѣческій подвигъ съ тѣмъ, чтобы потерять цѣннѣйшій даръ Божій — зрѣніе, было совершенно необъяснимо, и я откровенно высказалъ это матушкѣ.

Выслушавъ меня и слегка улыбнувшись, матушка добавила:

— «Для нашего слабаго разума многое кажется непонятнымъ, и, конечно, если бы человѣкъ самовольно лишилъ бы себя этого великаго дара, то это было бы непростительнымъ грѣхомъ, но вѣдь ещё болѣе цѣнный даръ, чѣмъ зрѣніе, это наша душа и вѣчное блаженство. Господь устами великаго Старца, святителя Антонія Воронежскаго, видя усердное желаніе батюшки спасти свою душу, послалъ его именно на этотъ подвигъ. Кто знаетъ, какія страшныя искушенія или вражескія козни могли грозить батюшкѣ, имѣй онъ тѣлесныя очи. На примѣрахъ жизни нѣкоторыхъ подвижниковъ мы это видимъ. Просвѣтленный же разумъ святителя провидѣлъ, что, теряя тѣлесное зрѣніе, батюшка взамѣнъ получитъ духовное».

— «Простите меня, матушка», — могъ только возразить я, — «вы глубоко правы, ужъ очень слабъ нашъ разумъ, чтобы дерзать объятъ непостижимое».

Молча мы вышли изъ келліи на крылечко.

«Матушка, а гдѣ же погребенъ Старецъ?»

«А вонъ, виднѣется и могилка батюшки, около церкви». Мы подошли поближе. У алтарной стѣны храма лежала большая чугунная плита и стоялъ деревянный крестъ съ горящей внутри его лампадой. Гдѣ-то изъ оконъ монастырскихъ келлій доносилось стройное пѣніе женскихъ голосовъ, такъ гармонирующее со всей окружающей картиной.

— «Это спѣвка нашего хора», объяснила матушка. Я попросилъ разрѣшенія снять могилку О. Антонія. Снимокъ получился очень удачный.

Солнце начинало склоняться къ западу, и дневная жара замѣтно спала, когда мы, поблагодаривъ матушекъ за радушное гостепріимство, выѣхали изъ воротъ обители. Дорога опять пошла полями. Кругомъ виднѣлись скирды сжатаго хлѣба. Пріятно пахло полынью и чабрецомъ, мелодично позвякивали бубенчики у нашей лошадки. Нѣжными легкими тонами окрасилось вечернее небо, и золотистыя стайки облаковъ торжественной процессіей стройно двигались куда-то вдаль. Угасающій день, какъ и уходящая молодость, всегда охватываютъ душу какимъ-то чувствомъ безотчетной грусти и сожалѣнія о безвозвратномъ прошломъ.

(На этомъ кончается знакомство съ Старцемъ Антоніемъ. Но Анатолій Павловичъ говорилъ намъ, что гдѣ-то онъ видалъ портретное изображеніе Старца Антонія, ещё въ Россіи, но копію себѣ сдѣлать не могъ. И вотъ 40 лѣтъ ищемъ мы его святой обликъ.)

2. От Мурома до Сарова

По лицу необъятной Русской Земли течетъ извилистая рѣка Ока. Порой узкая и мелкая, она мѣстами, да ещё весной, разливается по своимъ привольнымъ берегамъ до 20-ти километровъ въ ширину. Другого берега и не увидишь! И вотъ тамъ, гдѣ она разливается, какъ пустынное море, на холмѣ издревле стоитъ — дремлетъ старый городъ Муромъ. Вокругъ него, какъ и въ былое время, ютятся, покачиваясь, рыбачьи лодки. Узкой лентой двигается сплавляемый лѣсъ. Древніе, высоко поднимающіеся надъ водной гладью храмы свидѣтельствуютъ о быломъ благоденствіи, о хорошо развитомъ эстетическомъ вкусѣ, о славномъ бытѣ, овѣянномъ духомъ истиннаго христіанства. Исторія намъ скупо оставила свѣдѣнія о насельникахъ Мурома; но преданіе церковное гласитъ о предстателяхъ у Всевышняго, объ угодникахъ Божіихъ, когда-то, въ своемъ земномъ странствованіи, обитавшихъ на этихъ берегахъ. То былъ край знаменитыхъ безконечныхъ Муромскихъ лѣсовъ. Муромъ существуетъ ещё съ временъ Св. Благовѣрнаго Князя Владиміра.

Однимъ изъ уроженцевъ этихъ мѣстъ былъ прозорливый слѣпецъ, великій угодникъ Божій, другъ Преп. Серафима, Антоній, оставшійся извѣстнымъ какъ «Муромскій».

Въ Муромскомъ уѣздѣ Владимірской губерніи, въ деревнѣ Вощихѣ родился будущій подвижникъ. Мы не знаемъ его мірского имени, ни о родителяхъ его, ни о его воспитаніи, ни объ образованіи. Извѣстно, что съ юныхъ лѣтъ онъ чувствовалъ наклонность къ уединенію и благочестивымъ размышленіямъ. Навѣрно, участвовалъ онъ въ жизни окружающаго быта: бывалъ въ шествіяхъ крестныхъ ходовъ, ходилъ на богомолье не только въ близлежащіе монастыри, но и въ знаменитыя «святыя мѣста». Суровая жизнь лѣсныхъ пустынниковъ и уединенныхъ монастырей не могла не рождать таинственную, благоговѣйно-восторженную тягу къ нимъ въ его юной душѣ.

Сравнительно недалеко отъ Мурома, въ дремучемъ лѣсу, находилась Саровская Пустынь. Туда и ушелъ юный Антоній ещё до 20-лѣтняго возраста, а возможно, и много раньше. Тамъ тогда спасались великіе подвижники: строитель Пахомій, Питиримъ, Нифонтъ, игуменъ Назарій, схимникъ Марко и Иларіонъ, прибывшій вмѣстѣ съ О. Назаріемъ изъ Валаама и ставшій ближайшимъ сотрудникомъ у Преп. Серафима и другомъ Антонія. Въ Саровѣ были дѣти-подвижники: семилѣтній Василій Кишкинъ и 12-ти лѣтній Германъ, впослѣдствіи подвизавшійся на Валаамѣ и скончавшійся миссіонеромъ-пустынникомъ на Аляскѣ въ Америкѣ. Сюда пришелъ и 19-ти лѣтній Серафимъ, который и сталъ ближайшимъ другомъ и духовнымъ совѣтникомъ и сотаинникомъ Антонія.

Юный послушникъ Прохоръ (Серафимъ) заболѣлъ, какъ всѣ тогда думали, водянкой. Онъ пробылъ въ болѣзни 3 года, полтора года пролежавъ въ постели. Во время болѣзни ему явилась Божія Матерь, послѣ чего онъ чудесно выздоровѣлъ, но шрамъ, гдѣ вышла матерія, наполнявшая тѣло больного, остался навсегда. Это событіе должно было произвести сильное впечатленіе на молодого Антонія. Въ благодарность за чудесное исцѣленіе, Прохоръ, съ благословенія старцевъ, принялъ на себя нелегкій трудъ сборщика на построеніе больничной церкви, которую строили какъ разъ на томъ мѣстѣ, гдѣ онъ лежалъ во время болѣзни и гдѣ ему явилась Божія Матерь. Посѣтивъ свои родныя мѣста, онъ возвращался черезъ Муромъ. Спутникомъ его былъ Антоній, къ этому времени уже принявшій монашество. Судя по лѣтописи Дальне-Давыдовскаго монастыря, это было въ 1785 году. Вотъ что знаемъ мы объ этомъ путешествіи.

«Къ концу второй половины XVIII вѣка, когда Муромскіе лѣса сливались съ Саровскими, когда западная окрайна Нижегородской губерніи была покрыта сплошными лѣсами, тогда только большая дорога съ Урала, черезъ Муромъ, въ Москву прорѣзывала эти темные дремучіе лѣса. По этой лѣсной дорогѣ рѣдко можно было встрѣтить кого путешествующаго: она была безлюдна и опасна. Въ лѣсу жили дикіе звѣри, разныя темныя подозрительныя личности, а потому для охраны мирныхъ путешественниковъ разставлены были пикеты, гдѣ находилось человѣка по четыре стражниковъ.

По этой-то лѣсной дорогѣ нерѣдко путешествовали любители пустынной жизни. Саровскіе подвижники. Бѣдные путники ходили пѣшкомъ и для отдохновенія, пропитанія и ночлега вынуждены были идти проселочными дорогами и въ селеніяхъ, лежащихъ на пути, останавливались для отдохновенія и ночлега, а потомъ отправлялись въ путь иногда въ сопутствіи привѣтливыхъ страннолюбцевъ, ведя съ своими спутниками благочестивые разговоры.

Въ одинъ изъ лѣтнихъ жаркихъ дней по пути къ Сарову изъ Мурома шли два инока; оба они были ещё молоды, но въ подвигахъ духовной жизни они были уже люди, достигшіе духовнаго совершенства. Несмотря на свою молодость, они были извѣстны народу какъ люди святой жизни. Это были Саровскій инокъ Серафимъ и Муромскій ‒ Антоній. Дошли они до мѣстечка, называемаго «Крыжева сѣчь», или «Мокрое», остановились и сѣли отдохнуть на дубовыхъ пняхъ.

 

О. Серафимъ сказалъ Отцу Антонію: «На этомъ самомъ мѣсть, отче, будетъ женскій монастырь: его оснуетъ дѣвица. Она будетъ людямъ на посмѣяніе, а Царицѣ Небесной на прославленіе. Здѣсь будетъ храмъ во имя Матери Божіей «Утоли моя печали». Сказавъ это, О. Серафимъ всталъ и топорикомъ, который онъ имѣлъ обыкновеніе носить при себѣ, срубилъ два дубка, заострилъ одинъ изъ нихъ и, обращаясь къ спутнику, сказалъ: «А ты, отче, этотъ крестъ утверди!» Отецъ Антоній утвердилъ поперечную часть креста. Ямку для водруженія креста тѣмъ же топорикомъ вырылъ Отецъ Серафимъ; потомъ, пропѣвъ тропарь кресту: «Спаси, Господи, люди Твоя...», водрузилъ крестъ между кустарниками и снова запѣлъ тотъ же тропарь, поклоняясь кресту. Отецъ Антоній принялъ участіе въ этой молитвѣ кресту, и оба благочестивыхъ путника вмѣстѣ снова, въ третій разъ, запѣли тотъ же тропарь, продолжая молиться. Объятый духовнымъ восторгомъ, Отецъ Серафимъ сказал: «Вотъ на этомъ самомъ мѣстѣ будетъ соборный храмъ!»

Случайнымъ свидѣтелемъ этого разговора и молитвеннаго восторга иноковъ былъ крестьянскій мальчикъ изъ деревни Натальина, по фамиліи ‒ Дубовъ. Ещё до прибытія иноковъ къ этому мѣсту онъ проѣхалъ мимо него съ желѣзомъ изъ Мурома. Недалеко отъ этого мѣста у него сломалась оглобля, а потому ему пришлось невольно остановиться, чтобы сдѣлать новую оглоблю. Онъ пошелъ по лѣсу пріискать подходящее дерево и услышалъ разговоръ подошедшихъ къ мѣсту путниковъ. Заслышавъ говоръ, мальчикъ притаился въ кустахъ, чтобы не обнаруживать себя пришельцамъ.

Окончивъ молитву, Отецъ Серафимъ, обращаясь въ ту сторону, гдѣ былъ мальчикъ, совершенно не зная его, назвалъ его по имени и, подозвавъ къ себѣ, сказалъ: «Ты думаешь, когда это будетъ?

Это будетъ тогда, когда меня въ живыхъ не будетъ, а ты доживешь до того времени, когда будетъ устроена обитель, доживешь и до освященія храма въ обители!»

Отецъ Антоній былъ свидѣтель, какъ предсказаніе преподобнаго Серафима начало исполняться. Въ Дальне-Давыдовскомъ селѣ явилась икона Божіей Матери «Утоли моя печали» дѣвицѣ Неониллѣ, великой подвижницѣ. Отецъ Антоній былъ её духовнымъ совѣтникомъ. Онъ принималъ у себя и указалъ путь в начинавшуюся обитель одной благодѣтельницѣ, которой Сама Пресвятая Богородица въ сонномъ видѣніи повелѣла ѣхать къ Неониллѣ.

Предсказаніе Отца Серафима окончательно исполнилось въ 1858 году, послѣ утвержденія общины, основавшейся на этомъ мѣстѣ: 2-го октября былъ освященъ 1-й храмъ во имя Всѣхъ Святыхъ, и на этомъ духовномъ торжествѣ привелось быть престарѣлому Дубову. Онъ плакалъ отъ умиленія и послѣ литургіи, обливаясь слезами, разсказывалъ первоначальницѣ общины, матери Антоніи Соколовой и всѣмъ тутъ бывшимъ о предсказаніи батюшки Отца Серафима и о своемъ случайномъ подслушиваніи этого предсказанія. Возвратясь домой, Дубовъ вскорѣ заболѣлъ и померъ».* Впослѣдствіи, уже за два года до своей кончины, Преп. Серафимъ такъ описывалъ свой путь изъ Мурома: «Когда я ходилъ по сбору въ Муромъ (въ 1785 г.), то на пути, въ лѣсу, я видѣлъ мѣсто, избранное Божіею Матерію для монастыря, я тамъ сидѣлъ на дубовомъ пнѣ, и этотъ пень попадетъ подъ первую церковь... Когда я тамъ былъ первый разъ, то удостоился, грѣшный, видѣть, какъ на томъ мѣстѣ, гдѣ будетъ соборный храмъ, спустилась икона Божіей Матери «Утоли моя печали». Я успѣлъ только поклониться спустившейся иконѣ и всталъ, а икона уже исчезла; я былъ тогда ещё молодъ. Мѣсто это святое: его возлюбила Царица Небесная».

Вскорѣ послѣ того, какъ Прохоръ и его муромскій пріятель вернулись въ обитель, Прохора постригли и, въ 1797 году, будучи іеромонахомъ, онъ поселился въ лѣсной чащѣ, въ пустынькѣ, на красивомъ мѣстѣ у рѣки, недалеко отъ мѣстожительства другихъ пустынниковъ. Отецъ Антоній его посѣщалъ. Онъ иногда и дольше пребывалъ въ его «дальней» пустынькѣ.

3. СОВѢТЪ ПРЕП. СЕРАФИМА

Къ тому времени, когда Сама Пресвятая Богородица повелѣла Преп. Серафиму выйти изъ затвора и начать старчествовать, многіе провидѣвшіе его подвижническую жизнь письменно спрашивали его совѣтовъ. Отвѣтовъ его, хотя они несомнѣнно были, не сохранилось.

Однимъ изъ большихъ почитателей Преп. Серафима былъ Воронежскій Архіепископъ Антоній Смирницкій. Это былъ замѣчательный архипастырь и подвижникъ, долгіе годы поддерживавшій связь съ преподобнымъ. Иногда онъ посылалъ ему подарки. И Преп. Серафимъ питалъ къ нему особенную любовь, называя его великимъ Архипастыремъ Божіимъ. Ещё до прославленія святыхъ мощей Митрофана Воронежскаго, Преп. Серафимъ написалъ ему собственноручную записку, въ которой поздравлялъ съ открытіемъ мощей св. угодника, хотя никакихъ откровеній и никакихъ явленій тогда ещё не было. Лично они никогда не видались. У нихъ была особая духовная дружба, которая имѣла рѣшающее значеніе въ жизни Отца Антонія.

Однажды, очевидно, послѣ выхода на общественное служеніе, Преп. Серафимъ, провидя духовный путь своего друга, Отца Антонія, послалъ его въ Воронежъ къ Преосвященному Антонію. Тотъ оставилъ его у себя на послушаніи. Прозорливый Преосвященный приказалъ ему, по внушенію свыше, идти въ Кіевъ, но не просто странникомъ, а въ чугунной шапкѣ Тамбовскаго Святителя Питирима. Она была 17 фунтовъ вѣса и внутри обшита бархатными шапочками очень тогда почитаемаго Свят. Митрофана и Великомученицы Варвары. Въ то время какъ разъ совершалось много чудесъ по молитвамъ Св. Питирима, но о происхожденіи его чугунной шапки ничего неизвѣстно. Преосвященный Антоній приказалъ послушнику Антонію идти всю дорогу, не снимая шапки. О. Антоній исполнилъ это послушаніе съ усердіемъ. Когда онъ вернулся, Преосвященный приказалъ ему вторично исполнить то же послушаніе. По совершеніи этого вторичнаго подвига у праведнаго Антонія лопнули глаза, но зато онъ прозрѣлъ духовно: онъ получилъ даръ прозорливости. Таинственное взаимообщеніе духа между угодниками Божіими, преодолѣвающее и пространство не подлежитъ нашему разумѣнію. Такъ, 2-го января 1833 года Владыка Антоній сообщилъ Мотовилову, который тогда пребывалъ въ Воронежѣ у Преосвященнаго, что Преп. Серафимъ въ ночь на этотъ день, во второмъ часу за полночь, скончался. Владыка соборнѣ отслужилъ по Старцѣ панихиду. Только черезъ нѣсколько дней дошли вѣсти о кончинѣ святаго Старца.

Отецъ Антоній своей прозорливостью былъ очень извѣстенъ. Онъ поселился въ своемъ родномъ Муромѣ въ домѣ одного купца и прожилъ тамъ свои послѣдніе 23 года. Онъ жилъ около Спасскаго Монастыря, куда ежедневно рано утромъ ходилъ на Богослуженіе. Къ нему стекалось со всѣхъ сторонъ много народа, разнаго сословія, и никто не уходилъ отъ него безъ душевнаго утѣшенія и добраго совѣта. Его келлія стояла неподалеку отъ древнихъ храмовъ, гдѣ покоились останки небесныхъ Муромскихъ заступниковъ, окруженные множествомъ лампадъ. Но въ монастырѣ такъ и не жилъ, а остался странникомъ до конца своихъ дней, слылъ «грошевникомъ» т. к., видно, собиралъ гроши для бѣдныхъ (грошъ ‒ полъ копейки).

4. ПРОЗОРЛИВЫЙ СЛѢПЕЦЪ.

Что представлялъ собой Отецъ Антоній ‒ этотъ слѣпецъ тѣлесными очами, но всё видѣвшій духомъ?..

Строитель Св. Параклитской Пустыни, Іеромонахъ Дороѳей, ещё будучи 25-лѣтнимъ молодымъ человѣкомъ, загорѣлся желаніемъ монашескаго житія. Онъ имѣлъ счастье быть въ близкихъ отношеніяхъ съ О. Іоанномъ Смирновымъ, замѣчательнымъ іереемъ-подвижникомъ, который, однако, не совѣтовалъ ему оставаться въ Саровѣ. А Саровъ тогда сталъ особенно привлекательнымъ мѣстомъ изъ-за славной памяти тогда ешё «праведнаго» Старца Серафима. «Когда я пришелъ, — пишетъ онъ, — въ Саровскую пустынь, мнѣ и понравилось тамъ, и нѣтъ; помня совѣтъ О. Іоанна, я. вѣроятно бы, и ушелъ оттуда, но на гостинницѣ мнѣ попадается странникъ, который мнѣ прямо велитъ остаться въ Саровѣ. Я, разумѣется, не послушалъ его, и сколько онъ меня ни уговаривалъ, я рѣшительно отказался его послушать. Тогда онъ мнѣ говоритъ:

«Тебѣ должно быть въ Саровѣ, а для того, чтобы ты повѣрилъ, что я правду тебѣ говорю, пойдемъ со мною въ Муромъ къ Старцу Отцу Антонію, мужу прозорливому, который тебѣ всё скажетъ: гдѣ тебѣ на пользу жить». Я согласился на его предложеніе, и мы пошли въ Муромъ.

Поклонившись здѣсь почивающимъ угодникамъ Божіимъ, мы приходимъ къ Старцу Антонію. Калитка къ его келліи заперта была наглухо и заколочена досками — значитъ, пройти нельзя. На стукъ мой, сквозь заборъ слышу старческій голосъ, но не вижу говорящаго.

«Что ты шляешься? Развѣ мало благодати въ Саровѣ-то? Тамъ ея цѣлое море. Ну, что пришелъ къ пустому старициску? Хоть ты, братъ, и философъ, да держись-ка за носокъ, да помни смертный цасокъ, а не шляйся! Поди проць! не пушшу!»

Съ этими словами, слышу, отошелъ отъ забора и захлопнулъ дверь. Но я рѣшился непремѣнно видѣть его. Для этого на другой день пошелъ въ Спасскій монастырь, куда онъ ходилъ всегда къ ранней литургіи. Послѣ литургіи я подхожу къ нему и говорю, что я нарочно пришелъ изъ Сарова видѣть его и воспользоваться его совѣтами и не отступлюсь, доколѣ не приметъ меня къ себѣ въ келлію. Видя мою неотвязчивость, онъ пустилъ меня къ себѣ и со мною ещё нѣкоторыхъ другихъ странниковъ и странницъ. Потомъ ушелъ въ другую комнату и оттуда вынесъ горшокъ съ сухарями изъ бѣлыхъ хлѣбовъ и мнѣ велѣлъ взять изъ него сухарей. Я, сдуру, опустилъ руку и захватилъ цѣлую горсть сухарей и между прочимъ дугу отъ калача. Когда Старецъ «увидѣлъ», что я взялъ очень много, то сказалъ: «Не знаю, братъ, выдюжишь ли? Ну да, впрочемъ, и здоровъ!» Потомъ взялъ дугу отъ калача изъ горсти моей и началъ говорить: «Согнись-ка дуга да будь всѣмъ слуга». И затѣмъ бралъ по одному сухарю и при каждомъ сухарѣ давалъ наставленія, — всего насчиталъ двадцать сухарей. Потомъ я спросилъ: «Гдѣ мнѣ благословите, батюшка, жить?» — «Откуда пришелъ, туда и иди. Я тебѣ сказывалъ, чтобы ты жилъ въ Саровѣ, ну и поживешь тамъ годка три, а тамъ помаешься, а тамъ ... какъ Богъ велитъ!»

Возвратясь съ тѣмъ же странникомъ въ Саровъ, я сталъ вникать въ порядокъ службы, въ чиноположеніе монастыря, и чѣмъ болѣе всматривался, тѣмъ болѣе мнѣ всё нравилось, такъ что я рѣшился наконецъ остаться тамъ въ числѣ братства, и попросилъ О. Игумена Исаію принять меня въ послушники. Онъ принялъ меня не сразу. Четыре раза я ходилъ къ нему; цѣлыхъ три недѣли прожилъ въ гостиницѣ; наконецъ услышалъ отъ него: «Ну, Богъ тебя благословитъ, оставайся и иди на послушаніе къ келарю Отцу Ѳеодору». Я такъ обрадовался этому рѣшенію, что буквально запрыгалъ, какъ козелъ, и думалъ, что меня приняли прямо на небо».

Такъ заканчиваеть свой разсказъ о поступленіи въ монастырь О. Дороѳей. Предсказанія же муромскаго Старца Антонія надъ нимъ сбылись: три года онъ подвизался въ Саровѣ со всѣмъ жаромъ усердія; но неумѣренные подвиги, да ещё безъ вѣдома духовнаго отца, скоро надломили его здоровье; «помаялся» онъ ещё «годка три» и «не выдюжилъ»: въ 1856 году онъ вынужденъ былъ оставить Саровъ и поступилъ въ обитель Преп. Сергія, въ которой и служилъ на разныхъ послушаніяхъ до конца дней своихъ...

5. СВИДѢТЕЛЬНИЦА СВЯТОСТИ.

Молва о благочестивой жизни Отца Антонія и о его прозорливости широко распространялась. Въ городѣ Ардатовѣ жила нѣкая г-жа Лихутина, оставившая намъ драгоцѣнныя записи. Всё слышанное про него возбудило въ ней пламенное желаніе увидѣть Старца, и, наконецъ, удалось ей добраться до Мурома, куда она поѣхала со своей четырехлѣтней дочерью. По пріѣздѣ въ Муромъ, у нея сильно разболѣлась голова, да, кромѣ того, вообще г-жа Лихутина страдала женской болѣзнью.

«Эта болѣзнь мучила меня невыносимо», пишетъ она. — «Безуспѣшно испробовавъ всѣ роды леченія, не исключая магнетизма и электричества, я рѣшилась предоставить всё на волю Божію. Едва я успѣла войти въ келлію Отца Антонія, какъ мнѣ сдѣлалось дурно; я поспѣшила лечь на скамью, чтобы не упасть. Саша, моя дочь, увидавъ меня больною, сильно расплакалась. Желая её утѣшить, Отецъ Антоній приказалъ своему послушнику и племяннику Андрею принести ей клюквы съ медомъ. Малютка моя начала кушать и успокоилась. «Сашенька, матушка, возьми на ложечку ягодокъ», ‒ сказалъ Старецъ, обращаясь къ моей дочери. «Сколько взяла, — спросилъ онъ, — пять?» — «Пять, старичокъ», сказала дѣвочка. «Дай-ка ихъ сюда, голубушка!» —сказалъ Старецъ и потомъ, прочитавъ молитву и перекрестя ложку, добавилъ: «Ну, теперь дай ихъ своей матери; можетъ быть, милостью Царицы Небесной ей отъ нихъ полегче станетъ». Я съѣла предложенныя мнѣ ягоды и тотчасъ почувствовала облегченіе. И не только головная боль моя прошла, но даже спазмы съ этихъ поръ прекратились. Съ того времени усердіе мое къ Отцу Антонію увеличилось.

Въ свою очередь онъ не оставлялъ меня своимъ духовнымъ вниманіемъ и незадолго до своей смерти пожелалъ пріѣхать умерѣть ко мнѣ. Я предложила ему выбрать себѣ комнату въ домѣ моемъ, но благочестивый Старецъ, по своему смиренію, избралъ себѣ въ жилищѣ отдѣльный флигель, гдѣ у насъ готовилось кушаніе».

Теперь же г-жа Лихутина имѣла возможность ближе познакомиться съ образомъ жизни благочестиваго Старца. По ея словамъ, Отецъ Антоній большую часть ночи проводилъ въ молитвѣ и постоянно носилъ вериги. Во время чтенія своихъ дневныхъ правилъ и земныхъ поклоновъ онъ опоясывался колючимъ поясомъ изъ проволоки, одѣтой въ ремень, въ видѣ щетки, шириною въ вершокъ, а на голову надѣвалъ терновый вѣнецъ и сверхъ него желѣзную шапку, отъ которой онъ ослепъ. Конечно, Отецъ Антоній хранилъ втайнѣ свои подвиги, и г-жа Лихутина случайно узнала о нихъ отъ послушника. Разъ, когда она встала ранѣе обыкновеннаго и, торопясь зачѣмъ-то видѣть Старца, пошла къ нему, сотворила молитву, но не дождалась обычнаго отвѣта «аминь» и отворила дверь. Отецъ Антонш молился Богу, стоя на колѣняхъ, а вокругъ него на полу были слѣды крови. «Батюшка, что съ тобой?» — воскликнула Лихутина испуганно и бросилась къ нему. Вмѣсто обясненія, Отецъ Антоній сказалъ ей, чтобы она больше никогда не входила къ нему безъ благословенія и отвѣта на молитву словомъ «аминь». Онъ запретилъ ей говорить видѣнное при его жизни.

Изъ случаевъ прозорливости Отца Антонія г-жа Лихутина записала слѣдующіе:

Одна Ардатовская купчиха Тихомирова пришла просить благословенія купить себѣ домъ: «Не совѣтую тебѣ это дѣлать», — отвѣтилъ Отецъ Антоній. Но когда она стала усиленно просить благословить покупку, то онъ сказалъ: «Ворона не живетъ въ хоромахъ, а на волѣ летаетъ и попусту крылья обиваетъ ... Если ты купишь, Настасья, то домъ твой обратится въ угли и ты ничего не получишь, да и прежде этого сойдешь съ ума и будешь сидѣть на цѣпи, а потомъ жди пожара». Но Тихомирова не послушалась и купила домъ, въ которомъ она вскорѣ сошла съ ума и была привязана на цѣпъ, а когда умопомѣшательство прошло, вскорѣ сгорѣлъ купленный ею домъ, и она ничего не получила, кромѣ углей.

Г-жа Карпицкая, отправляясь въ Саровскую Пустынь, заѣхала къ Отцу Антонію просить его благословенія. Старецъ долго бесѣдовалъ съ нею, такъ какъ любилъ её за усердіе къ Богу и доброту и наконецъ передъ прощаніемъ сказалъ ей: «Любовь, ты говѣй въ Саровѣ, приготовься въ путь». «Я давно готова, батюшка, къ переселенію въ вѣчную жизнь, да только мнѣ жаль своихъ дѣтей оставить!» Сказала она, показывая, что беременна третьимъ ребенкомъ. Отецъ Антоній на это отвѣтилъ: «Царица Небесная за твою благочестивую жизнь, за терпѣнье, любовь къ бѣднымъ, не оставитъ ихъ сиротами... Послѣ твоей смерти къ 40 днямъ они всъ трое будутъ съ тобой на лонѣ Авраамовомъ и ты безъ трепета скажешь Господу: се — азъ и дѣти мои!» Предсказаніе Отца Антонія исполнилось: она умерла черезъ мѣсяцъ послѣ этой бесѣды, а за нею и всѣ дѣти. Младшій умеръ черезъ день послѣ рожденія и былъ положенъ съ нею въ гробъ, другой — къ 20-му дню, а третій — наканунѣ 40-го дня.

Пришла къ Отцу Антонію горничная г-жи Лихутиной, Елена, дѣвушка, и стала просить, чтобы Старецъ помолился, дабы её отпустили на волю. Отецъ Антоній сказалъ ей: «Купи, Елена, сорокъ паръ лаптей, подавай каждый день по парѣ и вели поминать за здоровье твоей барыни; ты выйдешь на волю, и у тебя будетъ хорошій женихъ!» Пока Старецъ это говорилъ Еленѣ, вошла г-жа Лихутина и огорчилась словами батюшки, такъ какъ эта дѣвушка была нужна и любима. Она даже не скрыла своего неудовольствія. «Вѣра, — сказалъ Отецъ Антоній г-жѣ Лихутиной, Господь повелѣлъ мнѣ такъ сказать; ты не въ силахъ будешь удержать её у себя! Какъ она послѣднюю пару подастъ, то и пойдетъ замужъ за Жениха нетлѣннаго». Дѣйствительно, послѣ смерти Отца Антонія горничная Елена купила 40 паръ лаптей и стала ихъ подавать за здоровье своей госпожи. Двѣ пары она куда-то заложила и, такимъ образомъ, поѣхала въ Москву съ г-жею Лихутиной, которая отправилась опредѣлять своихъ племянницъ-сироть въ институтъ. Черезъ мѣсяцъ они вернулись въ Ардатовъ, и Елена въ тотъ же день отыскала эти двѣ пары лаптей. Одну пару подала въ день пріѣзда, а вторую — на другое утро; затѣмъ захворала, пріобщилась и скончалась, вспоминая предсказанія Отца Антонія.

6. НИКОЛАЙ АЛЕКСАНДРОВИЧЪ МОТОВИЛОВЪ.

Сестра Серафимо-Дивѣевской общины Марія Васильевна Никишина сообщила слѣдующее воспоминаніе свое объ Отцѣ Антоніи: «Хотя и была я уже въ общинѣ, — говорила она, — но много ещё жениховъ сватали меня. Что же, думаю, не лучше ли въ самомъ дѣлѣ выйти замужъ? Съ этою мыслью и пошла я въ городъ Ардатовъ, отстоящій въ 23 верстахъ отъ Дивѣева, навѣстить тамъ странника Старца Антонія, слѣпого, который жилъ на покоѣ у одной барыни, Вѣры Михайловной Лихутиной...

Вошла я къ нему въ келлію и вижу, что никого нѣтъ у него, а самъ онъ лежитъ на печкѣ... Мнѣ стало совѣстно, я остановилась, да и притаилась у порога; пусть, думаю, дождусь, пока самъ слѣзетъ за чѣмъ-нибудь. А онъ прямо началъ говорить от-туда: «Что тамъ за сватья, что за женихи, къ чему это замужъ! Не надо, не надо! А отецъ-то какой у васъ въ Дивѣевѣ, отецъ-то какой! Вѣдь Серафимъ-то къ вамъ въ мощахъ изъ Сарова въ Дивѣево почивать придетъ!*. Вѣдь вотъ какой отецъ-то у васъ, что за женихи, къ чему ещё замужъ!» Увѣрившись въ святости и прозорливости слѣпого Антонія, я измѣнила совсѣмъ свои намѣренія и вернулась въ Дивѣево».

Когда вошла къ Отцу Антонію Елизавета Алексѣевна Ушакова, то онъ ей сказалъ: «А ты матери не слушаешься; она тебѣ назначаетъ послушаніе (т.е. назначеніе быть казначейшей), а ты отпихиваешься! Тебѣ недолго быть на этомъ мѣстѣ; ты должна быть матерью! Вотъ тебѣ мое послѣднее слово: если не послушаешься, то Божіимъ велѣніемъ будешь изгнана изъ обители и нѣтъ тебѣ спасенія!» Болѣе страшнаго и угрожающаго не могъ никто сказать Елизаветѣ Алексѣевнѣ, которая, конечно, только ради спасенія покинула свѣтъ и вступила въ неустроенную Серафимову обитель. Пока Отецъ Антоній бесѣдовалъ съ Елизаветой Алексѣевной, мимо дома г-жи Лихутиной проѣхалъ Н.А. Мотовиловъ съ женой. Увидѣвъ ихъ, хозяйка дома крикнула Николаю Александровичу, что Отецъ Антоній живетъ у нея. Конечно, было приказано экипажу остановиться, и горячо любящій Господа Николай Александровичъ поспѣшилъ испросить благословенія у Отца Антонія. Онъ вошелъ къ Старцу въ ту минуту, какъ выходила Елизавета Алексѣевна и, вѣроятно, чтобы и другіе знали волю Божію относительно Ушаковой, Отецъ Антоній повторилъ Мотовиловымъ всё сказанное Елизаветѣ Алексѣевнѣ... Затѣмъ Отецъ Антоній предсказалъ Николаю Александровичу многое, касающееся его семейной жизни и предстоящихъ ему неудачъ и испытаній.

Между многими другими воспоминаніями изъ своей жизни Елена Ивановна Мотовилова разсказала следующее о Старцѣ Антоніи Муромскомъ. «Однажды мы были въ нашемъ Дивѣевскомъ домѣ»,— говорила Елена Ивановна, — «и я сильно захворала (у меня была грудница). Николай Александровичъ рѣшился ѣхать въ Ардатовъ показать меня доктору. Мы поѣхали. Въѣхавъ въ городъ и проѣзжая мимо дома одной знакомой барыни, мы увидали её въ окно. Она просила насъ зайти, говоря, что у нея находится Старецъ Антоній изъ Мурома, о которомъ мы много слышали, Когда мы взошли, то нашли его лежащимъ (онъ былъ слѣпой): онъ началъ говорить много съ Николаемъ Александровичемъ. Во время разговора я, видя, что у него на рукѣ надѣтъ чулокъ, подумала: для чего онъ его надѣлъ? Какъ вдругъ, отвѣчая на мою мысль, онъ сказалъ: «Это, матушка, я надѣлъ потому, что рука болитъ». Бесѣда его съ Николаемъ Александровичемъ была очень продолжительная и стало ужъ смеркаться. Николай Александровичъ и я стали собираться домой. Вдругъ Старецъ Антоній поднялся, взялъ свою тяжелую желѣзную шапку, которую носилъ много лѣтъ, и этой шапкой три раза перекрестилъ мнѣ грудь со словами: «Коснись благодать Божія рабы Божіей Елены», и такъ сильно зацѣпилъ мнѣ за больную грудь, что у меня, какъ говорится, искры посыпались изъ глазъ. Распростившись, мы сѣли въ повозку, и Николай Александровичъ велѣлъ ѣхать обратно домой, говоря, что теперь уже поздно, а завтра поѣдемъ пораньше къ доктору. Пріѣхавъ домой, я хотѣла было перевязать больную грудь, но, къ моему удивленію и всѣхъ домашнихъ, я не нашла и слѣдовъ болѣзни».

Отецъ Антоній просилъ казначею Ардатовскаго Покровскаго монастыря Устинью Андреевну, впослѣдствіи Игуменью Серафиму, чтобы она взяла его жить въ монастырь, въ новую келлію. «Извольте,— отвѣтила она, — я вамъ выстрою келлію на огородѣ нашемъ!» «Неторопись, — сказалъ ей Старецъ, — я поживу пока у Вѣры! Когда святые ворота доложатъ, я тогда переѣду къ тебѣ на новоселье, а теперь стучатъ, а я не люблю стука!» Вскорѣ послѣ этого разговора пришелъ къ Отцу Антонію протоіерей Покровскаго монастыря О. Симеонъ, чтобы проститься по случаю отъѣзда на Выксенскій заводъ, по благочинію его. Отецъ Антоній, обратясь къ г-жѣ Лихутиной при этомъ протоіереѣ, сказалъ: «Вѣра. когда я умру, похорони меня въ монастырѣ!» Потомъ онъ спросилъ Отца Симеона, согласится ли онъ похоронить его въ монастырѣ. «Съ удовольствіемъ, —отвѣтилъ протоіерей, — если только Вѣра Михайловна согласится внести 10 рублей серебромъ въ монастырскую церковь!» Лихутина, конечно, съ радостью обѣщала всё внести, что необходимо, такъ какъ въ Ардатовѣ было запрещено хоронить въ монастырѣ и требовалось особое разрѣшеніе Святѣйшаго Синода. Слушая этотъ разговоръ, Отецъ Антоній молча покачалъ головой, а когда О. Симеонъ ушелъ и, прощаясь съ послушникомъ Андреемъ, пожелалъ послѣднему прожить ещё 20 лѣтъ, Старецъ сказалъ: «Послѣ моей смерти онъ проживетъ 14 недѣль и два дня; въ день храмового праздника Знаменія Пресвятой Богородицы у него въ церкви отнимется языкъ, и онъ не докончитъ обѣдни и будетъ 7 дней безъ языка. Онъ теперь много обѣщаетъ, матушка Вѣра, когда же я умру, первый откажется хоронить меня. Но ты, ангелуша моя, попроси письмомъ архіерея, онъ дозволитъ тебѣ похоронить меня около церкви монастырской, а ты, матушка, много не трать, у тебя дѣти». Всѣ эти слова Отца Антонія сбылись: преосвященный Іеремія разрѣшилъ его хоронить, а О. Симеонъ былъ лишенъ языка въ церкви, въ день праздника Знаменія Божіей Матери, во время благословенія народа чашей Св. Таинъ, и 7 дней прожилъ безъ языка.

7. ПРАВЕДНЫЕ МАРІЯ И АНАСТАСІЯ.

Одно время Отецъ Антоній жилъ въ Покровскомъ женскомъ монастырѣ въ городѣ Ардатовѣ. Этотъ монастырь возникъ всецѣло по молитвенному руководству Преп. Серафима. Въ немъ сохранился небольшой флигель, гдѣ нѣкоторое время жилъ О. Антоній и духовно руководилъ сестеръ обители къ духовному совершенству. Подъ его старческимъ благодатнымъ воздѣйствіемъ нѣкоторыя достигли подлинной святости. Нѣкоторыя свѣдѣнія имѣются о праведной Монахинѣ Маріи.

Ещё въ шестнадцатилѣтнемъ возрастѣ крестьянка Матрона приходила къ Старцу. Черезъ маленькія темныя сѣни въ небольшую келлію съ однимъ окошкомъ ступала она съ душевнымъ трепетомъ, дабы предстать предъ святымъ угодникомъ Божіимъ. Въ келліи теплились лампады предъ образами. Около стѣны слѣва стоялъ деревянный диванчикъ, рядомъ столикъ и нѣсколько стульевъ. Съ правой стороны — столъ, на которомъ лежали вещи Старца. Послѣ смерти Старца тутъ же хранилась его желѣзная шапка, т.е. клобукъ (до двадцатыхъ годовъ нынѣшняго вѣка).

Дѣвица, отъ всей души стремясь къ духовной жизни, ждала совѣта и благословенія на поступленіе въ монастырь. Это было ещё при первоначальницѣ Вѣрѣ. Отецъ Антоній, выслушавъ Матрону сказалъ: «Что тебѣ сказать, Матронушка! Вотъ даю тебѣ правило, живи такъ: никому изъ людей не завидуй, а довольствуйся тѣмъ, что сама имѣешь, безропотно терпи скорби и болѣзни, какія тебѣ встрѣтятся въ жизни. Въ этомъ всё твое спасеніе». Давая такое правило, Старецъ вмѣстѣ съ тѣмъ и предрекъ, что въ жизни она встрѣтитъ бѣдность, скорби и болѣзни. И, дѣйствительно, прозорливый Старецъ былъ правъ въ своемъ прозрѣніи. По поступленіи въ монастырь всё претерпѣла смиренная духовная дочь Отца Антонія. Уже послѣ смерти Старца у неё обнаружился ракъ груди.

Наканунѣ неизбѣжной операціи всю ночь провела она въ молитвѣ къ Богородице, ходила на могилку къ своему Старцу Антонію, который по собственному желанію былъ похороненъ въ обители, и просила его молитвъ. Операція прошла очень удачно, и она скоро выздоровела и къ концу своей жизни достигла высокого духовного совершенства. Кончина её была праведная, она слыхала ангельское пѣніе. Къ умирающей подошла одна недоразвитая «глупенькая» Пелагія, горько заплакала и сказала: «Матушка, возьми меня съ собой подъ правое крылышко». Больная только сказала: «Буду молиться». Въ 12 часовъ ночи съ улыбающимся лицомъ со словами «Царица Небесная» она предала свой духъ Богу. Дѣвица же Пелагія скончалась въ девятый день по смерти праведной Монахини Маріи и похоронена въ одной могилѣ съ ней по правую сторону.

Другая Ардатовская праведница была Мать Афанасія (Анастасія Логачева). Когда впервые она пришла въ Муромъ къ О. Антонію, то онъ ей повелѣлъ ещё разъ сходить въ Кіево-Печерскую Лавру на поклоненіе святымъ мощамъ. Авторъ ея жизнеописанія, О. Александръ Приклонскій, со словъ самой пустынницы (большую часть своей жизни Афанасія провела въ пустынножительствѣ въ лѣсахъ, даже сибирскихъ, гдѣ и скончалась) сообщаетъ о виѣдніи ей бывшемъ въ связи съ О. Антоніемъ, молившемся за неё въ это время. Возвращаясь домой изъ Мурома, ей стало дурно на самой дорогѣ. Она свалилась и люди думали, что она скончалась. Придя въ себя она сообщила, что съ ней случилось: «Когда я умерла, потолокъ и крыша раскрылись и двое юношей спустились ко мнѣ въ бѣлыхъ ризахъ опоясанныхъ золотыми орарамя какъ у діаконовъ. Взяли они меня подъ руки и пронесли меня черезъ крышу. Передъ нами открылась дорога прямо въ церковь. Внѣшнія двери открылись сами собой, и мы вошли въ храмъ. Царскіе врата такъ же открылись, и меня ввели въ Св. алтарь, гдѣ они сдѣлали три земныхъ поклона, приложились ко кресту и Евангелію на престолѣ и приказали мнѣ сдѣлать то же. Верхъ алтарной стороны открылся, юноши поднялись и взяли меня съ собой. Передъ нами открылась, какъ бы дорога черезъ облака, по которой мы шли. Съ обѣихъ сторонъ дороги ангелоподобные юноши шли и пѣли духовные пѣсни. Я понимала ихъ, но передать не могу... Въ рукахъ у нихъ были свѣчи. Затѣмъ передъ нами открылось поле, покрытое золотыми садами. Въ сторонѣ отъ этого поля виднѣлся огромный домъ со многими трубами, безъ оконъ, изъ каждой трубы дѣтскіе ручки высовывались. «Что это?» — спросила я у юношей, меня сопровождавшихъ. «Въ этомъ домѣ», — они отвѣтили, — «находятся души мертвыхъ дѣтей не крещеныхъ, которые, хотя не испытываютъ мученій, однако лишены свѣта. Поднявъ ручки, они вопрошаютъ, скоро ли будетъ 2-ое пришествіе Христово, ибо послѣ того ихъ участь исправится». Тогда мы подошли къ морю, по которому, какъ по сушѣ мы перешли. Справа я замѣтила роскошные сады, въ деревьяхъ сидѣли райскія птицы и великолѣпно распѣвали. А налѣво было видно темное ущелье, гдѣ темные и черные люди толпились терзаемые ангелами. Были слышны побои и вопли избиваемыхъ»...* Племянникъ самой Афанасіи Павелъ Логачевъ, спеціально пріѣзжалъ изъ Кудлѣя, что бы записать. Мать Афанасія скончалась праведницей уже послѣ кончины О. Антонія.

8. КОНЕЦЪ СТРАННИЧЕСТВА ЗЕМНАГО..

Дня черезъ четыре, передъ смертью Отца Антонія, пришла къ нему казначея Покровскаго монастыря и стала просить благословенія ѣхать въ Нижній къ архіерею, такъ какъ Преосвященный Іеремія только что прибылъ и вступилъ въ правленіе епархіей. «Поѣзжай съ Господомъ», — отвѣтилъ Отецъ Антоній, — онъ приметъ тебя, какъ отецъ. Но помни, матушка, что я къ тебѣ перейду жить безъ тебя. А къ будущей Пасхѣ къ вамъ привезутъ въ монастырь колоколъ, который вамъ ничего не будетъ стоить. Онъ дивно будетъ перевезенъ черезъ Оку». Слова его исполнились, и колоколъ былъ привезенъ на страстной недѣлѣ, когда уже тронулся ледъ.

За пять дней до своей смерти Отецъ Антоній пожелалъ собороваться и самъ стоялъ во время таинства на ногахъ и подпѣвалъ клироснымъ монахинямъ. На другой день послѣ соборѳванія онъ приказалъ разбудить Лихутину рано и сказалъ ей: «Теперь ещё рано, рано, ангелуша моя, я боялся, чтобы ты не скушала что-нибудь сегодня. Ты не кушай, вѣдь нынѣ пятница Успенія Божіей Матери».

«Я готова была исполнять его приказаніе за его молитвы, — пишетъ г-жа Лихутина, — и поговѣла. Отецъ Антоній заставилъ меня читать акаѳисты Іисусу, Богородицѣ, Великомученицѣ Варварѣ. Николаю Чудотворцу, «Утоли моя печали» Божіей Матери и каѳизму въ Псалтири. Потомъ велѣлъ мнѣ перестатъ читать и сталъ говорить. Онъ давалъ мнѣ духовные совѣты, предупреждалъ во всемъ меня и запретилъ мнѣ танцевать. (Мнѣ было 25 лѣтъ, и я очень любила танцевать). «Вѣра, — сказалъ онъ мнѣ. — если ты будешь танцевать, то мы съ тобой будемъ судиться въ будущемъ». Я только спросила его, какъ же мнѣ не учить танцевать дѣтей? Онъ мнѣ отвѣтилъ: «Дѣтей учи, а сама не танцуй». По окончаніи нашего разговора Отецъ Антоній призвалъ къ себѣ моихъ дѣтей, благословилъ ихъ, сдѣлалъ разныя предсказанія, а старшему сыну Ивану отдалъ свою желѣзную шапку. Когда дѣти ушли и онъ остался со мной наединѣ, то сказалъ: «Послушай, послѣдній день я говорю съ тобою! Я просилъ Царицу Небесную, чтобы у меня на три дня до смерти отнялся языкъ. Теперь я всё болтаю, а тогда стану лежать нѣмъ, какъ рыба. Въ день Успенія Божіей Матери будетъ мнѣ рѣшеніе, и я помру въ третій колоколъ, какъ ударятъ ко всенощной въ монастырѣ, и тогда ты вели выставить всѣ рамы, а то тебѣ душно будетъ, моя матушка; народу много найдетъ глядѣть на Антонія-грошовника, какъ будетъ помирать онъ!»

Въ эту минуту вошла къ Отцу Антонію моя горничная Лукерья просить благословенія идти на исповѣдь. Старецъ всталъ за неё на молитву. Тогда я сказала ему: «Вотъ, батюшка, ты за неё молишься, а я говѣю и намѣрена пріобщиться въ день Успенія Божіей Матери, а ты хочешь умерѣть въ этотъ день! Кто же станетъ молиться за меня, грѣшную?! Ты любишь меня меньше ихъ!» Мнѣ стало грустно, и я заплакала. Отецъ Антоній взялъ мою голову, положилъ себѣ на грудь и произнесъ: «Вѣра, Вѣра! Если бы ты могла знать, какъ я люблю тебя! Теперь я молюсь бреннымъ тѣломъ моимъ, а тогда пойду молиться за тебя ко Господу лицомъ къ лицу!» Затѣмъ, обратясь къ образу Спасителя, онъ продолжалъ: «Господи! Если ей назначена вѣчная мука, то пошли меня, Царь Небесный, вмѣсто нея!!!» Потомъ сталъ молиться за весь домъ мой. По окончаніи молитвы онъ сказалъ мнѣ: «Когда тебѣ будетъ скучно, матушка, то ты уйди въ уголокъ и тяни голосокъ ко Господу, пой молитву: «Молитву пролію ко Господу и Тому возвѣщу печали моя» и т.д.

Отецъ Антоній открылъ мнѣ, что онъ тайный схимонахъ, ему дано имя Арсеній, былъ постриженъ курскимъ Преосвященнымъ, и отдалъ мнѣ въ руки мантію и схиму. Только онъ передалъ мнѣ всё это и я успѣла войти въ свой домъ, какъ прибѣжала за мной дѣвушка Авдотья, которая прислуживала ему, по личному выбору изъ всѣхъ людей моихъ, и сообщила, что батюшкѣ дурно, онъ упалъ на постель и не можетъ выговорить слова. Я же знала впередъ, что будетъ, такъ какъ Отецъ Антоній самъ мнѣ всё сказалъ. Вхожу къ нему и вижу его лежащаго безмолвно... Подхожу къ нему и говорю: «Батюшка, вставай, помолимся!»

Онъ сейчасъ же всталъ, но былъ блѣденъ. Я его спросила: не послать ли за священникомъ, чтобы его причастить? Онъ мнѣ отвѣтилъ на ухо: «Хорошо... скорѣй!» Такъ какъ его духовника не было въ городѣ, ибо онъ уѣхалъ по благочинію, то я послала за своимъ духовникомъ, Иваномъ Осиповичемъ Смирновымъ, который у Отца Антонія никогда не былъ, потому что ему не вѣрилъ. Теперь же, придя по обязанности исповѣдника, онъ думалъ, что ему придется получить вмѣсто отвѣтовъ знаки, и началъ читать молитву передъ исповѣдью, когда же окончилъ, мы вышли въ сѣни. И что же? Батюшка ему всё сказалъ про его собственную жизнь, болѣзни и что жена его умретъ, а дочери будутъ въ монастырѣ. Онъ вышелъ къ намъ со слезами и послѣ передалъ весь разговоръ свой съ Отцомъ Антоніемъ. Предсказанія исполнились, ибо жена умерла, дочери поступили въ Ардатовскій Покровскій монастырь, а самъ онъ болѣлъ 8 мѣсяцевъ ногами».>

Такимъ образомъ Отецъ Антоній пріобщился, и на другой день самъ пожелалъ вторично пріобщиться обѣденными дарами, послѣ чего не вкушалъ уже пищи и не пилъ даже воды. Четыре дня онъ прожилъ въ полной памяти, но безъ языка. Когда онъ сталъ отходить, г-жа Лихутина пошла въ церковь, такъ какъ въ соборѣ служили вечерню. Она подошла къ протоіерею О. Симеону и спросила, какъ одѣть Отца Антонія, такъ какъ онъ тайный схимонахъ? О. Симеонъ сказалъ, что если она его одѣнетъ въ схиму, то онъ не станетъ хоронить, и что только въ утѣшеніе онъ говорилъ Старцу, что похоронитъ его въ монастырѣ, но это невозможно. Лихутина объяснила, что Отецъ Антоній впередъ зналъ всё и не повѣрилъ его словамъ.

«Я воротилась со скорбію на душѣ моей; подхожу къ умирающему Старцу и говорю ему, что всё данное мнѣ имъ на руки я зашью въ подушку и положу ему въ гробъ подъ голову. Онъ всё слушалъ молча. Я стала читать акаѳистъ Іисусу, Богородицѣ, молитву Нифонту Цареградскому, и, когда ударили въ третій колоколъ въ монастырѣ, онъ тихо и незамѣтно перешелъ въ вѣчную жизнь. Онъ скончался на 89-омъ году отъ рожденія въ 1851-омъ году, 15 августа, въ день Успенія Божіей Матери. Я его одѣла во всё монашеское и положила схиму въ подушку подъ голову».

Съ разрѣшенія Епископа Іереміи онъ былъ погребенъ по собственному желанію, близъ церкви, напротивъ оконъ придѣла Великомученицы Варвары, въ Ардатовскомъ Покровскомъ монастырѣ. На могилѣ лежитъ чугунная плита съ надписью его лѣтъ и дня кончины...» («Дивѣевская Лѣтопись», 1903 г.) Останки его почиваютъ въ предѣлахъ св. обители, о которой другъ его, Преп. Серафимъ, лично заботился, духовно благословляя и пророчествами охраняя долго послѣ своей кончины...

Въ колоколъ, навѣрно, ужъ давно тамъ больше не ударяютъ... Да жива ли еще память о нем?

Въ древнемъ Муромѣ, у широкаго сѣраго разлива, храмы совсѣмъ осыпаются и стоятъ пустыми... Нѣкоторые превращены въ склады. А Свято-Николаевская, всё ещё розовая, церковь, что на самомъ обрывѣ, будто вотъ-вотъ сейчасъ улетитъ ввысь — нынѣ курятникъ!.. Въ памяти проходитъ сонмъ Муромскихъ святыхъ, завершаясь смиреннымъ слѣпцомъ, ушедшимъ на вѣки изъ нашего бреннаго міра... И такъ и слышишь, какъ Лихутина оплакиваетъ неописуемо дорогое и нашему сердцу:

«...Утоли наша печали... Утоли болѣзни многовоздыхающія души моея, Утолившая всяку слезу отъ лица земли, Ты бо человѣкомъ болѣзни отгониши и грѣшнымъ скорби разрушаеши; Тебѣ бо вси стяжахомъ надежду и утвержденіе, Пресвятая Мати Дѣво». «Радуйся, Радосте наша, избави насъ отъ всякаго зла и утоли наша печали»... Не гнушайся мене, сквернаго, въ дерзновенномъ моленіи недостойныхъ устъ моихъ, и молю: угаси ми пламень грѣховный и ороси покаяніемъ изсохшее сердце мое отъ мрака грѣховнаго...»

 

Семинаристъ Глѣбъ Подмошенскій 1961