Мученик Василий Соколов Русский Мартирологий

Не вѣдаетъ міръ и не хочетъ знать силу святыхъ мучениковъ, потому что памятъ о нихъ задѣваетъ совгъстъ и вызываетъ болъ души. Но это сладкая болъ, болъ состраданія, умягчающая душу. А если душа благосклонна къ добру — то источаетъ благодѣйствующее умиленіе. Такихъ Господъ призываетъ къ Себѣ и «во едыный часъ» — въ любое время — и они становятся Богоугодными... Ниже приводимое свидѣтелъство показываетъ реалъностъ какъ страдаетъ нашъ народъ отъ безбожія и какъ побѣждаетъ его силою духа мученичества

1. СТЕПЬ И ЛАГЕРЬ

Я торопливо шла по степной дорогѣ отъ молочной фермы къ поселку отдѣленія одного изъ степныхъ лагерей НКВД. Былъ теплый вечеръ. Солнце еще не совсѣмъ зашло за горизонтъ, а небо уже розовѣло надъ сопкой. Мѣжду фермой и участкомъ, гдѣ была больница для туберкулезныхъ больныхъ, былъ незастроенный участокъ степи около километра. Въ ней сейчасъ зеленѣла трава и цвѣли яркіе степные цвѣты: красные гвоздики, бледно-сиреневый и темнолиловый кермекъ и много желтыхъ цвѣтовъ. Я торопилась.

Лагерная больница состояла изъ трехъ небольшихъ домовъ на краю участка, построенныхъ изъ самана, т.е. высушенныхъ на солнцѣ кирпичей, сдѣланныхъ вручную изъ глины и рѣзаной соломы. Я завѣдовала этой больницей и была ее единственнымъ врачомъ.

Меня беспокоили слова одного больного. Еще утромъ, когда я выходила изъ палаты послѣ обхода, онъ подозвалъ мѣня и какъ-то необычно глядя, спросилъ:

— Вы сегодня еще придете, докторъ?

— Вечеромъ приду. Мнѣ днемъ нужно пойти на ферму, - отвѣтила я.

— Поздно придете?..

Онъ раньше никогда меня такъ не спрашивалъ. И вообще Василій былъ молчаливымъ.

— Нѣтъ, не поздно, часовъ въ восемь. А что Вы хотели? Вы плохо себя чувствуете?

— Нѣтъ, хорошо. Не беспокойтесь. Мнѣ надо вамъ кое-что передать.

— А сейчасъ развѣ нельзя?

— Нѣтъ, если къ восьми придете, то хорошо.

На фермѣ больныхъ на осмотрѣ оказалось много. Я старалась не задерживаться, но думать тамъ было некогда, а вотъ теперь беспокойство все больше и больше овладѣвало мной.

Василій Соколовъ былъ еще совсѣмъ молодой фронтовикъ. Попалъ въ лагерь прямо съ фронта. Онъ рассказывалъ мнѣ, что съ дѣтства всегда былъ веселымъ, игралъ хорошо на баянѣ, любилъ играть на свадьбахъ. На фронтѣ участвовалъ въ концертахъ самодѣятельности. Какъ-то въ клубѣ помогалъ развѣсить портреты, какъ-то не такъ повѣсилъ портретъ Сталина и что-то не такъ сказалъ по этому поводу. На другой день его арестовали и получилъ стандартные 10 лѣтъ исправительныхъ трудовыхъ лагерей по 58 статьѣ за антисовѣтсткую агитацію (10-й пунктъ).

Былъ онъ комсомольцемъ, рабочимъ древообдѣлочникомъ. До войны работалъ въ Кировоградѣ, умѣлъ дѣлать тонкіе вещи изъ дерева. Приучилъ къ работѣ отецъ, тоже рабочій древообдѣлочникъ. Жилъ съ родителями въ большой семьѣ. На войну попалъ добровольцемъ съ первыхъ дней, на 18-мъ году жизни. Когда осудили, попалъ на лесоповалъ, на Сѣверъ.

Радостный духъ защитника Родины, побѣдителя фашисткихъ захватчиковъ, веселого баяниста быстро былъ уничтоженъ угнетеніемъ, голодомъ, жестокимъ произволомъ, и тѣмъ скорѣе, чѣмъ сильнѣе онъ вначалѣ сопротивлялся, ища справедливости.

Повалила его цынга, дистрофія, пеллагра (воспалительное измененіе кожи, распространенное на Сѣверѣ). Работать онъ больше не могъ, и его били. Били въ темноте барака, выгоняя на работу, не разбирая: кто, почему задержался или въ баракѣ остался. Били надзиратели и бригадиры изъ уголовныхъ.

Въ баракѣ холодно, а на улицѣ лютый морозъ. Въ результатѣ - туберкулезный изоляторъ. «Отбили легкіе, а пишутъ - туберкулезъ», — говорили больные. Лѣтомъ 1974 года Василій попалъ въ этапъ въ южные лагеря и прибылъ къ намъ в сельскохозяйственный лагерь на поправку вмѣстѣ съ другими отработанными. Туберкулезъ у Васи былъ обширный, активный.

Лагерь былъ мелкохозяйственный, свои зерно-склады, огороды, бахчи, молочная ферма. Продукты для больныхъ мнѣ удавалось достать помимо скудного лагерного пайка. Силами больничного «бычка», на которомъ возили продукты къ больничной кухнѣ и на которомъ возили на кладбищѣ умершихъ, мы, персоналъ больницы съ помощью выздоравливающихъ больныхъ, вскопали большой огородъ - подсобное больничное хозяйство. И такъ поправлялисъ у насъ больные на картошкѣ, горохѣ, свеклѣ, безъ рентгена и, слѣдовательно, безъ поддуванія, безъ медикаментовъ (кромѣ самыхъ примитивныхъ и специфичѣскихъ). Въ городахъ не поверили бы нашимъ результатамъ.

А какой былъ у насъ воздухъ! Домики больничные стояли на берегу степной рѣчки. За рѣчкой бескрайніе степи на много сотъ километровъ. Да, удивительные здѣсь происходили выздоровлѣнія.

Главное, — говорили больные, — повернуться на поправку, а тамъ пойдетъ дѣло!

А вотъ, чтобы повернуться на поправку, - имъ необходимо было и самое нужное, — то, что важнѣе всехъ лекарствъ. Нужно создать имъ душевный покой, снять съ нихъ давящій душу камень, вытѣснить изъ ихъ сознанія, что они унижены неволей, лишены человѣческихъ правъ и достоинства. Создать атмосферу заботы о нихъ, доброжелательства къ нимъ, уваженія, душевности, хотя бы примитивного уюта, увѣренности въ твердой защитѣ ихъ и даже любви. И нужно было создать имъ свои радости и развлеченія. Это было нелегко и все же удавалось. День и ночь работала моя голова надъ изобретателъствомъ въ этомъ направленіи. Главной проблемой было доказать начальству, что имъ самимъ выгодно махнуть на меня рукой и смотрѣть сквозь пальцы на мои порядки въ больницѣ. Надо стать имъ нужной. Когда два начальника получили преміи за сниженіе смертности, тогда стало гораздо легче.

2. ВАСИЛІЙ СОКОЛОВЪ

Василію Соколову было 27 лѣтъ. Онъ былъ какой-то особенно располагающій къ себѣ и запоминающійся больнымъ. Всегда серьезный и вмѣстѣ съ тѣмъ всегда привѣтливый и ласковый, спокойный и всегда всѣмъ довольный, постоянно внутренне радостный, онъ привлекалъ и привязывалъ къ себѣ людей. Его любили больные всѣхъ категорій, политическіе и уголовные, молодые и пожилые. Любилъ и персоналъ больницы. Къ нему обращались за совѣтомъ, къ нему шли, получивъ письма радостные и печальные.

Зимой, когда наши домики закрывались, заносились снѣгомъ, онъ подолгу лежалъ молча, какъ бы что-то обдумывая, вспоминая.

Лѣтомъ онъ любилъ сидѣть на берегу рѣки, смотрѣть на воду. Онъ никогда не участвовалъ въ шумныхъ, шутливыхъ разговорахъ больныхъ. Много читалъ. Писемъ не писалъ и не получалъ, хотя родители были живы.

— Пусть не знаютъ пока, гдѣ я и что со мной, — говорилъ онъ мнѣ. — А если здѣсь останусь, пусть лучше думаютъ, что на фронтѣ погибъ. Легче имъ будетъ.

Это было понятно. Онъ никогда ничемъ не беспокоился, а наоборотъ всѣхъ всегда успокаивалъ. Въ его лучистой радости, въ его походкѣ, въ поступи, въ его глазахъ, въ ясности его взора была загадка, словно онъ носилъ въ себѣ что-то, любя и охраняя, поклоняясь и радуясь.

Когда къ нему обращались, онъ съ радостной готовностью откликался, словно ждалъ и хотѣлъ этого. Его спрашивали, онъ отвѣчалъ, и всѣ уходили чѣмъ-то обрадованные.

Чѣмъ онъ такъ къ себѣ привлекалъ? Я сама это на себѣ чувствовала. О, что бы я сдѣлала, чтобы спасти его! Я шла и думала, что все, что намъ кажется непонятнымъ въ видимомъ нами сейчасъ, когда-нибудь объясниться и станетъ яснымъ, но что мы никогда не поймемъ въ людяхъ, если не поставимъ себѣ за правило помнить, что глаза у однихъ ослѣплены, а у другихъ видятъ въ яркомъ свѣтѣ, засвѣтившемся предъ ними, и что истинная правда и истинное счастье пребываютъ безъ яркихъ внѣшнихъ отличій среди обыденныхъ истинъ и узнаются только въ просіявшемъ свѣте души.

Но откуда, откуда у Василія все это, что въ немъ? Месяцъ тому назадъ у него было одно горловое кровотеченіе и больше не повторялось. Самочувствіе стало значительно лучше. На дняхъ онъ закончилъ и отдалъ больнымъ вырезанные изъ дерева очень красивые шахматы.

Неужели ему плохо, и онъ почувствовалъ неблагополучіе? Потому и хотѣлъ сегодня еще разъ увидѣть меня. Вчера онъ, вѣроятно, сильно поволновался, хотя внѣшне и не проявлялъ этого. Даже меня успокаивалъ. Неужели это сыграло роль въ его состояніи? Дѣло въ томъ, что начальникъ санчасти, вольнонаемный фельдшеръ, аттестованный работникъ, лейтенантъ медико-санитарной службы НКВД получилъ очередной доносъ на меня, въ которомъ упоминается фамилія Василія.

Писали, что я держу въ больницѣ заключенного Соколова совершенно здорового, «отъелъ морду», а я еще выписываю ему дополнительное питаніе. Писалъ, очевидно, одинъ желчный и злобный, старающійся выслужить надзирателя. Не его одного бѣсила и выводила изъ равновѣсія неправильная, а потому и кажущаяся нарушеніемъ режима, та человѣческая обстановка, тотъ «вольный духъ», что ощущался и имъ въ порядкахъ туберкулезной больницы. Я же, борясь за него, часто переживала сильные нажимы со стороны блюстителей режима. И въ этой борьбѣ я закалялась, научилась лавировать и быть изворотливой.

Съ врачомъ не такъ просто справиться въ лагерѣ, если онъ сумѣлъ стать нужнымъ для отдѣленія, да еще контингентъ его больныхъ опасенъ и по заразительности. За него заступился и санотдѣлъ Управленія. Особенно цѣнны врачи стали съ 1947 года.

Мнѣ удавалось удержать свои позиціи, но доносы продолжали поступать, на нихъ не реагировали, но и никакъ нельзя было быть увѣренной, что это кончится. Содержаніе доносовъ разнообразіемъ не отличалосъ. Писали, что половина моихъ больныхъ — -здоровые; что я держу и не выписываю своихъ любимчиковъ; что большинство моихъ больныхъ съ болыпимъ срокомъ; что я держу у себя въ больницѣ и нянчусь съ измѣнниками Родины; что я создаю для больныхъ условія, какъ для вольныхъ; что обращеніе въ больницѣ установлено на «будьте любезны», «пожалуйста»; что я открыла курортъ для заключенныхъ, съ разными процедурами на солнцѣ и въ тѣни; что у меня заведенъ порядокъ празднованія дня рожденія больныхъ, что въ этотъ день пекутся пирожки и дѣлаются другіе удовольствія. Указывались фамиліи, приводились прймѣры.

Василія мне трудно было спасти отъ смерти. И вотъ начальникъ санчасти придумалъ вызвать меня вмѣстѣ съ Васей, и съ его исторіей болѣзни, въ санчасть для провѣрки сигнала, т.е. доноса. Охъ, и зачѣмъ я повела его въ санчасть? Зачѣмъ исполнила распоряженіе начальника? Пусть бы самъ пришелъ. Все они бояться къ намъ приходить, бояться заразиться, бояться туберкулезныхъ палочекъ. Мне одинъ врачъ заключенныхъ сказалъ:

— Я понимаю Васъ, коллега, что Вы предпочли тесное общеніе съ туберкулезными больными общенію съ начальниками. Потому что они гораздо опаснѣе и хужѣ, и противнѣе туберкулезныхъ палочекъ...

И какъ спокойно, съ какимъ достоинствомъ отвѣчалъ за себя и за меня Василій на вопросы начальника! Когда тотъ спросилъ его:

Ну что, Соколовъ, Вы уже себя хорошо чувствуете? Могли бы Вы уже просить о выпискѣ? Онъ отвѣтилъ ему:

— Я бы никогда не сталъ просить оставить меня, ни просить выписать изъ больницы, т.к. прекрасно понимаю, что только Марина Сергеѣвна знаетъ, что нужно сдѣлать съ больнымъ, а наши субъективные ощущенія очень обманчивы и часто меняются.

— Послушайте сами больного, — сказала я, — вотъ мой фонендоскопъ.

— Принесите изъ перевязочной спиртъ, — сказалъ начальникъ. Онъ протеръ спиртомъ фонендоскопъ и сказалъ важно:

— Раздѣньтесь. Дышите.

— Подъ левымъ угломъ лопатки, при дыханіи, резкій дующій звукъ каверны. Выше сплошные храповые хрипы, — говорила я, стараясь помочь ему услышать.

— Да! - глубокомысленно сказалъ начальникъ и еще разъ приставилъ фонендоскопъ къ лопаткѣ, гдѣ вообще ничего не слышно. - Можете выйти въ коридоръ, Соколовъ, а Вы, Марина Сергѣевна, обождите.

Затемъ произошелъ глупѣйшій разговоръ. назидающій и предупреждающій меня и закончившійся фразой: «А съ дополнительного питанія его можно снять».

Я ничего не отвѣтила, а обычно говорила «хорошо», хотя никогда не выполняла. Что они понимали. Но неужели все это повліяло на Василія? Почему онъ хотѣлъ, чтобъ я не поздно пришла сегодня, а къ восьми часамъ вечера?

Я почти бѣжала. Придя въ корпусъ, я быстро надѣла халатъ и пошла съ дежурной сестрой на обходъ, начавъ съ палаты, гдѣ лежалъ Василій. Онъ былъ блѣденъ, но смотрѣлъ, улыбаясь. Сестра мнѣ сказала, что у него послѣ обѣда было небольшос кровохарканье.

— Ну что, Васенька, какъ себя чувствуетс Сейчасъ сдѣлаемъ вливаніе внутривенное.

— Да мнѣ хорошо совсѣмъ, можно и не дѣлать.

— Нѣтъ, впереди ночь, лучше сдѣлаемъ.

—Ну, хорошо, полежу послѣ вливанія, а Вы, какъ обходъ кончится, подойдите ко мнѣ, пожалуйста.

— Хорошо?

— Хорошо.

3. ПОМНИТЕ ГОСПОДА!

После обхода я уже одна, безъ сестры, подошла и сѣла возлѣ Васи. На койкѣ слѣва больного не было. Съ койки направо больной поднялся и вышелъ изъ палаты. Мы были одни.

— Я хочу отдать Вамъ одну вещь, — сказалъ Василій. — Это стихотвореніе, только безъ рифмы, не мое, но оно дорого для меня: оно меня перевернуло и не сразу какъ прочелъ, а постепенно. Врѣзывалось мне въ душу мнѣ въ душу, заставляло задуматься. Помогло мнѣ прочесть много мудрыхъ книгъ. Хочу, чтобъ у Васъ оно осталось. Хочу немного разсказть о немъ. Послѣ очень тяжелого боя въ 1944 г. (думалъ, никто живой не останется) страшно тяжело вспоминать это, я какимъ-то чудомъ остался живъ и очень немногіе. Нашелъ санинструкторъ въ карманѣ шинели молодого солдата бумажку со стихами. Читали ее многіе. Меня она сразу затронула, я ее оставилъ себѣ, и многіе ее потомъ переписывали. Только эта, что сейчасъ - не та. Ту у меня въ тюрьмѣ, когда меня забрали, отняли, а эту я написалъ по памяти. Я эти стихи сразу наизусть запомнилъ. Подписана она была - Александръ Зацѣпа. Вотъ!

— А что же Вы такъ торопитесъ, Васенька? Мы же не разстаемся.

Онъ опустилъ глаза. Мнѣ опять стало не по себѣ.

— Какъ Вы себя чувствуете?

— Хорошо, сейчасъ совсѣмъ хорошо. Спокойной ночи Вамъ, Марина Сергѣевна. Спасибо Вамъ за все.

— Это Вамъ спокойной ночи, Васенька, а я еще посижу поработаю, попишу исторіи болезней.

— О, какъ мнѣ хорошо будетъ спать! - онъ опять улыбнулся радостно. Я ушла.

Я решила, что сейчасъ не буду читать, а то опять отвлекусь размышленіями и опять не заполню запущенные уже за нѣсколько дней записи исторіи болезней.

Ночью прибѣжала сестра и сказала:

— Марина Сергѣевна, Соколову плохо, умираетъ!

Когда я прибѣжала, возлѣ Васи стояла дежурная сестра съ пустымъ шприцемъ, а Вася былъ уже мертвъ, т.е. неправда, онъ не былъ мертвъ, потому что, когда я взяла его за руку, стараясь прощупать пульсъ, и стала звать его «Вася, Васенька!» - углы рта его дрогнули и разошлись, и эта улыбка у него и осталась. Это мнѣ не могло показаться. Это было! Пульсъ я не прощупала, и дыханиіе уже не опредѣлилось. Я закрыла ему глаза.

Сестра разсказала мнѣ, что у него недавно опять повторилось кровохарканье. Онъ очень былъ слабъ, но все же слѣдилъ, выплевывая кровь, чтобы не запачкать простыни. Она успѣла ввести ему кровоостанавливающее лекарство, но онъ вдругъ сѣлъ на постѣли, выпрямился и сказалъ во весь голосъ, такъ громко, что услышали и проснулись больные въ обѣихъ смѣжныхъ палатахъ: «ПОМНИТЕ ГОСПОДА!» - потомъ поднялъ руку, благословилъ всехъ и откинулся на подушку.

Сестра заплакала.

4. АЛЕКСАНДРЪ ЗАЦѢПА

Я пошла къ себѣ въ кабинетъ, распахнула окно и сѣла къ столу. Уже свѣтало. Я достала изъ кармана подаренные Васей стихи и стала читать: Александръ Зацѣпа неумело обращался къ Тому, къ Кому обращался впервые въ жизни. И въ этомъ была ихъ страшная сила. Я читала:

Послушай, Богъ... еще ни разу въ жизни

Съ тобой не говорилъ я, но сегодня

Мнѣ хочется привѣтствовать Тебя.

Ты знаешь, съ дѣтскихъ лѣтъ всегда мнѣ говорили,
Что нѣтъ Тебя, и я, дуракъ, повѣрилъ.
Твоихъ я никогда не созерцалъ твореній.

А вотъ сегодня ночью я смотрѣлъ

Изъ кратера, что выбила граната,

На небо звѣздное, что было надо мной.

Я понялъ вдругъ, любуяся мерцаньемъ,
Какимъ жестокимъ можетъ быть обманъ.
Не знаю, Боже, дашь ли ты мне руку?

Но я Тебѣ скажу, что Ты меня поймешь.

Не странно ль, что среди ужаснѣйшего ада

Мнѣ вдругъ открылся свѣтъ и я узрѣлъ Тебя?

А кромѣ этого мнѣ нечего сказать.
Вотъ только, что я радъ, что я узрѣлъ Тебя.
На полночь мы назначены въ атаку.

Но мнѣ не страшно, Ты на насъ глядишь.

Сигналъ. — Ну что-ж, я долженъ отправляться.

Мнѣ было хорошо съ Тобой. — Еще хочу сказать,

Что, какъ Ты знаешь, битва будетъ злая,
И можетъ, ночью же къ Тебѣ я постучусь...
И вотъ, хоть до сихъ поръ я не былъ Твоимъ другомъ,

Позволишь ли Ты мне войти къ Тебѣ, когда приду?

Но, кажется, я плачу...Боже мой, Ты видишь:

Со мной случилось то, что я прозрѣлъ.

Прощай, мой Богъ, - иду - и врядъ ли ужъ вернусь.
Какъ странно - но теперь я смерти не боюсь.
(Александръ Зацѣпа)

Я не вытирала слезъ, они бежали по шѣе за воротникъ халата. Вскорѣ совсѣмъ рассвѣло и я потушила лампу, но не вставала со стула.

«...Во единомъ часѣ сподобилъ еси, Господи...» — звучало въ моихъ ушахъ пѣснопѣніе о разбойникѣ. прозрѣвшемъ на Голгоѳѣ. Во единомъ часѣ прозрелъ и Александръ Зацѣпа, въ единый часъ передъ лицомъ смерти, «Какимъ жестокимъ можетъ быть обманъ». «Мнѣ вдругъ явился Свѣтъ!» - Чудесно какъ! И вотъ въ этотъ короткій часъ, такой знаменательный для него, такой потрясающій, онъ не хочетъ одинъ со своей радостью, оставить ее только себѣ. Нѣтъ, онъ хочетъ подѣлиться, раздать ее другимъ. Онъ боится унести ее съ собой. Онъ ищетъ карандашъ по карманамъ. Находитъ! Онъ пишетъ вдохновенными стихами. А чтобы скорѣе и вернѣе нашли этотъ листочекъ, кладетъ его въ наружный карманъ шинели, или не имеетъ времени спрятать лучше? Въ послѣднюю минуту пишетъ Александръ.

Въ послѣднюю минуту пишетъ Василій.

Вася все принялъ отъ него. Вася говорилъ: «Не знаю, какимъ чудомъ въ этомъ бою остался живъ». А потомъ какой еще прошелъ путь страданій. Какую Голгоѳу! И какъ высоко поднялся по лѣстницеѣ духовной, да какъ высоко! Да и одинъ ли Вася?!

Я зашла въ женскій корпусъ и отдала темный матеріалъ Васѣ на рубашку, чтобы женщины сшили, и марлю, которая была у меня, чтобы расшить покрывало. Потомъ пошла въ стройчасть и сказала бригадиру: «Вы сейчасъ получите отъ завхоза санчасти заявку на гробъ. Я прошу Васъ сдѣлать настоящій гробъ, хорошій. Не такой, какъ вы дѣлаете изъ неотесанныхъ, волосатыхъ досокъ съ щелями. У меня въ больницѣ умеръ святой человѣкъ». Бригадиръ ответилъ: «У меня какъ разъ есть хорошій матеріалъ, и хорошему мастеру закажу сейчасъ».

5. О. АРСЕНІЙ

Потомъ я пошла въ зону. Тамъ въ общемъ баракѣ жилъ одинъ іеромонахъ-схимникъ 74 лѣтъ, двацатипятилѣтникъ - Арсеній. До ареста въ 1945 - мъ году онъ 12 летъ жилъ въ горахъ Сухуми, въ Сванетіи. Людей не видалъ, развѣ только когда 3-4 раза въ годъ спускался въ селеніе за необходимымъ (лампаднымъ масломъ и солью). Жилъ онъ въ келіи, построенной своими руками. Въ 1945 году вылавливали прячущихся въ горахъ людей, хотевшихъ какой-то періодъ не показываться властямъ на глаза. О. Арсеній, ничего не знавшій, спускаясь съ горъ, попалъ въ засаду. Ни прописки, ни работы, ни пенсіи. Судили. Дали 25 лѣтъ.

Я ему разсказала о Васѣ. Онъ сдѣлалъ ему вѣнчикъ, написалъ разрешительную молитву. Объяснилъ мнѣ, какъ что нужно сдѣлать. Сказалъ, что отслужить отпѣваніе и панихиду. Благословилъ мои руки. передавая черезъ нихъ благословеніе Васи. Сказалъ: «Хороните».

Подъехалъ бычокъ изъ стройчасти съ гробомъ, покрытымъ рогожей, чтобы не привлекать своей необычайностью, т.к. гробъ былъ настоящій православный, и красивый деревянный крестъ. А вѣдь я даже ничего не сказала о крестѣ.

Возчикъ сказалъ «Я сейчасъ не могу ѣхать на кладбищѣ. Завхозъ сказалъ срочно баллонъ подвезти».

Я обрадовалась. Какъ хорошо! Вѣдь съ Васей еще много дѣлъ, и проститься захотятъ многіе придти, а нельзя, чтобы увидѣли изъ окна санчасти, что «бычокъ» долго стоитъ у морга, прибегутъ.

А Вася лежалъ уже убранный, какъ на волѣ, красивый. Губы тронуты улыбкой. Потихоньку приходили знавшіе его проститься. Шли низомъ, незамѣтной тропой. Входили по одному, снимали шапки, не задерживаясь; выходя оглядывались, уходили, освобождая мѣсто слѣдующему. Приходили рабочіе изъ стройчасти. Я все стояла у окна.

Показался «бычокъ». Подошла къ Василію, сдѣлала все, какъ научилъ отецъ Арсеній. «Закрывайте крышку,» — сказала я.

Гробъ съ крестомъ опять закрыли рогожей. Пришелъ старичокъ фельдшеръ, чтобы проводить Васю на кладбищѣ. Могилу рабочіе выкопали глубокую. Бережно опустили гробъ. Засыпали землей, врыли крестъ. Высокій холмъ обложили дерномъ изъ ближайшего овражка. Я отдала рабочимъ пузырекъ со спиртомъ и пакетъ съ ѣдой, чтобы помянули его; они были довольны. Всѣ уѣхали.

6. КРЕСТЪ ВАСИЛІЯ

Старичокъ фельдшеръ досталъ синюю тетрадь и сталъ читать молитвы. Я села на соседній холмикъ и стала смотрѣть на степь, на небо, на холмики умершихъ заключенныхъ. Это была незабываемая до конца жизни, сотрясающая душу картина. На очень большомъ пространствѣ голой степи были сплошные, одинъ къ одному, холмики, какъ кочки, на нихъ стояли колышки съ номерами, съ личнымъ номеромъ заключенного. Эти же номера стояли на формулярахъ. Они стояли на конвертахъ въ адресѣ получаемыхъ долгожданныхъ писемъ...

Потомъ я стала думать о томъ, что сейчасъ въ зонѣ, въ баракѣ, въ укромномъ уголкѣ, старецъ схимникъ совершаетъ отпѣваніе и служитъ панихиду по рабу Божію Василію. Какъ могло сегодня все такъ удачно сложиться? Здѣсь, въ лагерѣ, - такъ удалось похоронить безъ вскрытія и по христіанскому обряду съ сильной молитвой старца.

И мнѣ стало совершенно отчетливо ясно, какъ чудесно проявилъ свою волю Господь на Василіи, заслужившемъ такую милость! А я, - какъ я механически дѣйствовала! Ходила туда, сюда, говорила слова, которые не обдумывала заранѣе, и все, какъ надо дѣлалось. Мне стало какъ-то радостно, что я была хоть немного исполнительницей воли Божіей. Я взглянула на высокій красивый крестъ на могилѣ, потомъ на степь бескрайнюю кругомъ.

Въ тепломъ воздухѣ, насыщенномъ пріятнымъ ароматомъ полыни, летая, щебетали птички. Они близко подлетали ко мнѣ, садились на соседніе кочки, вытягивая шейки, оглядываясь, замирали, словно прислушиваясь къ голосу, читавшему молитвы.

Дулъ легкій ветерокъ. Солнце спускалось. Я подумала, какіе зори будутъ гореть надъ Васенькиной могилой, и опять посмотрѣла на крестъ. Въ сердцѣ мнѣ стали проникать покой и радость. И вдругъ я увидѣла кладбище совсѣмъ другимъ. Я увидѣла, что крестъ стоитъ не надъ Васиной только могилой, а надъ всѣми могилами, надъ всѣмъ кладбищемъ. Что высокая, зеленая могила его - это пьедесталъ къ общему памятнику, который объединяетъ все кочки и колышки, покрываетъ ихъ, спасаетъ отъ уничтоже-нія и забвенія, что въ пѣніи птицъ звучать послѣдніе Васины слова: «ПОМНИТЕ ГОСПОДА!»

Какая гармонія и мудрость въ каждой чертѣ міра, въ великомъ и маломъ, въ каждомъ крошечномъ ключикѣ поющей птицы. Двѣ тысячи лѣтъ человѣчество то падаетъ на колѣни, то снова и снова распинаетъ Того, Кто открылъ людямъ тайну Божественной премудрости, Кто примѣромъ показалъ, что за Голгоѳой наступаетъ Воскресеніе, побѣждающее смерть, праздниковъ Праздникъ и Торжество изъ торжествъ. Торжество любви! О, непостижимое Милосердіе! Каждый часъ подталкиваетъ Оно заблудившихся по дорогѣ жизни, несчастныхъ больныхъ къ цѣлебнымъ источникамъ! И сегодня: какъ чуть приподнялъ Господь завѣсу и показалъ, что вѣчна Его Любовь и непоколебима и вѣчна Его Справедливость!

Надъ самымъ ухомъ моимъ чирикнула какая-то пролетевшая птичка. Надъ землей, надъ кочками, въ яркомъ солнечномъ свѣтѣ заката дрожалъ нагрѣтый за день воздухъ, какъ свѣтлый ореолъ, какъ чье-то чистое дыханіе...И звучали слова Василія Соколова: «ПОМНИТЕ ГОСПОДА!»

С.С.

Господи Іисусе Христе, Сыне Божій, Ты бо реклъ еси пречистыми усты Твоими: «Аминь глаголю вамъ, яко аще двое отъ васъ совещаются на землы всякой вещи, ее же аще просите, будете иметь отъ Отца Моего Иже на небесахъ: гдѣ же двое или трое собрались во имя Мое, ту есъмь Азъ посреди ихь». Непреложны словеса Твоя, Господи, милосердіе Твое безприкладно и человѣколюбію Твоему нѣсть конца. Сего Ради молимъ Тя и стеняще вопіемъ Ти, Боже нашъ, даруй намъ Рабамъ Твоимъ, всемъ православнымъ христіанамъ, согласившимся просить Тя о скорби нашей, за страждущую страну нашу Россійскую и Чадъ Церкви Православныя, исполненія прошенія нашего. Боже великій и дивный, каяйся о злобахъ человѣческихъ, возводяй низверженныя и утверждаяй ниспадающія, не отрини наши молитвы и воздыханія сердечныя въ сіе время тяжкое противъ смертоноснаго и богомерзкаго духа антихристіанскаго, силящегося запечатлѣть народъ нашъ на служеніе себѣ и отвергнуть насъ отъ благодати Тебѣ Бога Живаго и Истиннаго. Да не будетъ сего, Боже нашъ! Помяни Господи милости, яже показалъ еси отцемъ нашимъ, разрушь коварство діавола, восстающего на ны. Силою Креста Твоего даруй всемъ намъ духа премудрости и страха Божія, духа крѣпости и благочестія, да не погибнемъ обольщенные лукавствомъ сатанинскимъ. Воздвигни намъ мужей силы и разума. Возстави Боже престолъ православныхъ царей, да поставленъ будетъ Удерживающій всякое зло и неправду умножившуюся в странѣ нашей.

Господи Боже Спасителю нашъ, сердцемъ сокрушеннымъ къ Тебѣ припадая, просимъ Тя: обольщенныя обрати на путь правый настави, малодушныя укрѣпи, маловѣрныя просвѣти. и лухомъ Твоея ревности воспламени, да не погибнемъ отъ сетеи вражиихъ. Сего ради къ Тебѣ прибѣгаемъ, яко Ты еси Богъ нашъ и развѣ Тебѣ иного не вѣмы. Но обаче не якоже мы хотимъ, но якоже Ты.

Да будетъ во вѣки воля Твоя. Аминь.

Не вѣдаетъ міръ и не хочетъ знать силу святыхъ мучениковъ, потому что памятъ о нихъ задѣваетъ совгъстъ и вызываетъ болъ души. Но это сладкая болъ, болъ состраданія, умягчающая душу. А если душа благосклонна къ добру — то источаетъ благодѣйствующее умиленіе. Такихъ Господъ призываетъ къ Себѣ и «во едыный часъ» — въ любое время — и они становятся Богоугодными... Ниже приводимое свидѣтелъство показываетъ реалъностъ какъ страдаетъ нашъ народъ отъ безбожія и какъ побѣждаетъ его силою духа мученичества

1. СТЕПЬ И ЛАГЕРЬ

Я торопливо шла по степной дорогѣ отъ молочной фермы къ поселку отдѣленія одного изъ степныхъ лагерей НКВД. Былъ теплый вечеръ. Солнце еще не совсѣмъ зашло за горизонтъ, а небо уже розовѣло надъ сопкой. Мѣжду фермой и участкомъ, гдѣ была больница для туберкулезныхъ больныхъ, былъ незастроенный участокъ степи около километра. Въ ней сейчасъ зеленѣла трава и цвѣли яркіе степные цвѣты: красные гвоздики, бледно-сиреневый и темнолиловый кермекъ и много желтыхъ цвѣтовъ. Я торопилась.

Лагерная больница состояла изъ трехъ небольшихъ домовъ на краю участка, построенныхъ изъ самана, т.е. высушенныхъ на солнцѣ кирпичей, сдѣланныхъ вручную изъ глины и рѣзаной соломы. Я завѣдовала этой больницей и была ее единственнымъ врачомъ.

Меня беспокоили слова одного больного. Еще утромъ, когда я выходила изъ палаты послѣ обхода, онъ подозвалъ мѣня и какъ-то необычно глядя, спросилъ:

— Вы сегодня еще придете, докторъ?

— Вечеромъ приду. Мнѣ днемъ нужно пойти на ферму, - отвѣтила я.

— Поздно придете?..

Онъ раньше никогда меня такъ не спрашивалъ. И вообще Василій былъ молчаливымъ.

— Нѣтъ, не поздно, часовъ въ восемь. А что Вы хотели? Вы плохо себя чувствуете?

— Нѣтъ, хорошо. Не беспокойтесь. Мнѣ надо вамъ кое-что передать.

— А сейчасъ развѣ нельзя?

— Нѣтъ, если къ восьми придете, то хорошо.

На фермѣ больныхъ на осмотрѣ оказалось много. Я старалась не задерживаться, но думать тамъ было некогда, а вотъ теперь беспокойство все больше и больше овладѣвало мной.

Василій Соколовъ былъ еще совсѣмъ молодой фронтовикъ. Попалъ въ лагерь прямо съ фронта. Онъ рассказывалъ мнѣ, что съ дѣтства всегда былъ веселымъ, игралъ хорошо на баянѣ, любилъ играть на свадьбахъ. На фронтѣ участвовалъ въ концертахъ самодѣятельности. Какъ-то въ клубѣ помогалъ развѣсить портреты, какъ-то не такъ повѣсилъ портретъ Сталина и что-то не такъ сказалъ по этому поводу. На другой день его арестовали и получилъ стандартные 10 лѣтъ исправительныхъ трудовыхъ лагерей по 58 статьѣ за антисовѣтсткую агитацію (10-й пунктъ).

Былъ онъ комсомольцемъ, рабочимъ древообдѣлочникомъ. До войны работалъ въ Кировоградѣ, умѣлъ дѣлать тонкіе вещи изъ дерева. Приучилъ къ работѣ отецъ, тоже рабочій древообдѣлочникъ. Жилъ съ родителями въ большой семьѣ. На войну попалъ добровольцемъ съ первыхъ дней, на 18-мъ году жизни. Когда осудили, попалъ на лесоповалъ, на Сѣверъ.

Радостный духъ защитника Родины, побѣдителя фашисткихъ захватчиковъ, веселого баяниста быстро былъ уничтоженъ угнетеніемъ, голодомъ, жестокимъ произволомъ, и тѣмъ скорѣе, чѣмъ сильнѣе онъ вначалѣ сопротивлялся, ища справедливости.

Повалила его цынга, дистрофія, пеллагра (воспалительное измененіе кожи, распространенное на Сѣверѣ). Работать онъ больше не могъ, и его били. Били въ темноте барака, выгоняя на работу, не разбирая: кто, почему задержался или въ баракѣ остался. Били надзиратели и бригадиры изъ уголовныхъ.

Въ баракѣ холодно, а на улицѣ лютый морозъ. Въ результатѣ - туберкулезный изоляторъ. «Отбили легкіе, а пишутъ - туберкулезъ», — говорили больные. Лѣтомъ 1974 года Василій попалъ въ этапъ въ южные лагеря и прибылъ къ намъ в сельскохозяйственный лагерь на поправку вмѣстѣ съ другими отработанными. Туберкулезъ у Васи былъ обширный, активный.

Лагерь былъ мелкохозяйственный, свои зерно-склады, огороды, бахчи, молочная ферма. Продукты для больныхъ мнѣ удавалось достать помимо скудного лагерного пайка. Силами больничного «бычка», на которомъ возили продукты къ больничной кухнѣ и на которомъ возили на кладбищѣ умершихъ, мы, персоналъ больницы съ помощью выздоравливающихъ больныхъ, вскопали большой огородъ - подсобное больничное хозяйство. И такъ поправлялисъ у насъ больные на картошкѣ, горохѣ, свеклѣ, безъ рентгена и, слѣдовательно, безъ поддуванія, безъ медикаментовъ (кромѣ самыхъ примитивныхъ и специфичѣскихъ). Въ городахъ не поверили бы нашимъ результатамъ.

А какой былъ у насъ воздухъ! Домики больничные стояли на берегу степной рѣчки. За рѣчкой бескрайніе степи на много сотъ километровъ. Да, удивительные здѣсь происходили выздоровлѣнія.

Главное, — говорили больные, — повернуться на поправку, а тамъ пойдетъ дѣло!

А вотъ, чтобы повернуться на поправку, - имъ необходимо было и самое нужное, — то, что важнѣе всехъ лекарствъ. Нужно создать имъ душевный покой, снять съ нихъ давящій душу камень, вытѣснить изъ ихъ сознанія, что они унижены неволей, лишены человѣческихъ правъ и достоинства. Создать атмосферу заботы о нихъ, доброжелательства къ нимъ, уваженія, душевности, хотя бы примитивного уюта, увѣренности въ твердой защитѣ ихъ и даже любви. И нужно было создать имъ свои радости и развлеченія. Это было нелегко и все же удавалось. День и ночь работала моя голова надъ изобретателъствомъ въ этомъ направленіи. Главной проблемой было доказать начальству, что имъ самимъ выгодно махнуть на меня рукой и смотрѣть сквозь пальцы на мои порядки въ больницѣ. Надо стать имъ нужной. Когда два начальника получили преміи за сниженіе смертности, тогда стало гораздо легче.

2. ВАСИЛІЙ СОКОЛОВЪ

Василію Соколову было 27 лѣтъ. Онъ былъ какой-то особенно располагающій къ себѣ и запоминающійся больнымъ. Всегда серьезный и вмѣстѣ съ тѣмъ всегда привѣтливый и ласковый, спокойный и всегда всѣмъ довольный, постоянно внутренне радостный, онъ привлекалъ и привязывалъ къ себѣ людей. Его любили больные всѣхъ категорій, политическіе и уголовные, молодые и пожилые. Любилъ и персоналъ больницы. Къ нему обращались за совѣтомъ, къ нему шли, получивъ письма радостные и печальные.

Зимой, когда наши домики закрывались, заносились снѣгомъ, онъ подолгу лежалъ молча, какъ бы что-то обдумывая, вспоминая.

Лѣтомъ онъ любилъ сидѣть на берегу рѣки, смотрѣть на воду. Онъ никогда не участвовалъ въ шумныхъ, шутливыхъ разговорахъ больныхъ. Много читалъ. Писемъ не писалъ и не получалъ, хотя родители были живы.

— Пусть не знаютъ пока, гдѣ я и что со мной, — говорилъ онъ мнѣ. — А если здѣсь останусь, пусть лучше думаютъ, что на фронтѣ погибъ. Легче имъ будетъ.

Это было понятно. Онъ никогда ничемъ не беспокоился, а наоборотъ всѣхъ всегда успокаивалъ. Въ его лучистой радости, въ его походкѣ, въ поступи, въ его глазахъ, въ ясности его взора была загадка, словно онъ носилъ въ себѣ что-то, любя и охраняя, поклоняясь и радуясь.

Когда къ нему обращались, онъ съ радостной готовностью откликался, словно ждалъ и хотѣлъ этого. Его спрашивали, онъ отвѣчалъ, и всѣ уходили чѣмъ-то обрадованные.

Чѣмъ онъ такъ къ себѣ привлекалъ? Я сама это на себѣ чувствовала. О, что бы я сдѣлала, чтобы спасти его! Я шла и думала, что все, что намъ кажется непонятнымъ въ видимомъ нами сейчасъ, когда-нибудь объясниться и станетъ яснымъ, но что мы никогда не поймемъ въ людяхъ, если не поставимъ себѣ за правило помнить, что глаза у однихъ ослѣплены, а у другихъ видятъ въ яркомъ свѣтѣ, засвѣтившемся предъ ними, и что истинная правда и истинное счастье пребываютъ безъ яркихъ внѣшнихъ отличій среди обыденныхъ истинъ и узнаются только въ просіявшемъ свѣте души.

Но откуда, откуда у Василія все это, что въ немъ? Месяцъ тому назадъ у него было одно горловое кровотеченіе и больше не повторялось. Самочувствіе стало значительно лучше. На дняхъ онъ закончилъ и отдалъ больнымъ вырезанные изъ дерева очень красивые шахматы.

Неужели ему плохо, и онъ почувствовалъ неблагополучіе? Потому и хотѣлъ сегодня еще разъ увидѣть меня. Вчера онъ, вѣроятно, сильно поволновался, хотя внѣшне и не проявлялъ этого. Даже меня успокаивалъ. Неужели это сыграло роль въ его состояніи? Дѣло въ томъ, что начальникъ санчасти, вольнонаемный фельдшеръ, аттестованный работникъ, лейтенантъ медико-санитарной службы НКВД получилъ очередной доносъ на меня, въ которомъ упоминается фамилія Василія.

Писали, что я держу въ больницѣ заключенного Соколова совершенно здорового, «отъелъ морду», а я еще выписываю ему дополнительное питаніе. Писалъ, очевидно, одинъ желчный и злобный, старающійся выслужить надзирателя. Не его одного бѣсила и выводила изъ равновѣсія неправильная, а потому и кажущаяся нарушеніемъ режима, та человѣческая обстановка, тотъ «вольный духъ», что ощущался и имъ въ порядкахъ туберкулезной больницы. Я же, борясь за него, часто переживала сильные нажимы со стороны блюстителей режима. И въ этой борьбѣ я закалялась, научилась лавировать и быть изворотливой.

Съ врачомъ не такъ просто справиться въ лагерѣ, если онъ сумѣлъ стать нужнымъ для отдѣленія, да еще контингентъ его больныхъ опасенъ и по заразительности. За него заступился и санотдѣлъ Управленія. Особенно цѣнны врачи стали съ 1947 года.

Мнѣ удавалось удержать свои позиціи, но доносы продолжали поступать, на нихъ не реагировали, но и никакъ нельзя было быть увѣренной, что это кончится. Содержаніе доносовъ разнообразіемъ не отличалосъ. Писали, что половина моихъ больныхъ — -здоровые; что я держу и не выписываю своихъ любимчиковъ; что большинство моихъ больныхъ съ болыпимъ срокомъ; что я держу у себя въ больницѣ и нянчусь съ измѣнниками Родины; что я создаю для больныхъ условія, какъ для вольныхъ; что обращеніе въ больницѣ установлено на «будьте любезны», «пожалуйста»; что я открыла курортъ для заключенныхъ, съ разными процедурами на солнцѣ и въ тѣни; что у меня заведенъ порядокъ празднованія дня рожденія больныхъ, что въ этотъ день пекутся пирожки и дѣлаются другіе удовольствія. Указывались фамиліи, приводились прймѣры.

Василія мне трудно было спасти отъ смерти. И вотъ начальникъ санчасти придумалъ вызвать меня вмѣстѣ съ Васей, и съ его исторіей болѣзни, въ санчасть для провѣрки сигнала, т.е. доноса. Охъ, и зачѣмъ я повела его въ санчасть? Зачѣмъ исполнила распоряженіе начальника? Пусть бы самъ пришелъ. Все они бояться къ намъ приходить, бояться заразиться, бояться туберкулезныхъ палочекъ. Мне одинъ врачъ заключенныхъ сказалъ:

— Я понимаю Васъ, коллега, что Вы предпочли тесное общеніе съ туберкулезными больными общенію съ начальниками. Потому что они гораздо опаснѣе и хужѣ, и противнѣе туберкулезныхъ палочекъ...

И какъ спокойно, съ какимъ достоинствомъ отвѣчалъ за себя и за меня Василій на вопросы начальника! Когда тотъ спросилъ его:

Ну что, Соколовъ, Вы уже себя хорошо чувствуете? Могли бы Вы уже просить о выпискѣ? Онъ отвѣтилъ ему:

— Я бы никогда не сталъ просить оставить меня, ни просить выписать изъ больницы, т.к. прекрасно понимаю, что только Марина Сергеѣвна знаетъ, что нужно сдѣлать съ больнымъ, а наши субъективные ощущенія очень обманчивы и часто меняются.

— Послушайте сами больного, — сказала я, — вотъ мой фонендоскопъ.

— Принесите изъ перевязочной спиртъ, — сказалъ начальникъ. Онъ протеръ спиртомъ фонендоскопъ и сказалъ важно:

— Раздѣньтесь. Дышите.

— Подъ левымъ угломъ лопатки, при дыханіи, резкій дующій звукъ каверны. Выше сплошные храповые хрипы, — говорила я, стараясь помочь ему услышать.

— Да! - глубокомысленно сказалъ начальникъ и еще разъ приставилъ фонендоскопъ къ лопаткѣ, гдѣ вообще ничего не слышно. - Можете выйти въ коридоръ, Соколовъ, а Вы, Марина Сергѣевна, обождите.

Затемъ произошелъ глупѣйшій разговоръ. назидающій и предупреждающій меня и закончившійся фразой: «А съ дополнительного питанія его можно снять».

Я ничего не отвѣтила, а обычно говорила «хорошо», хотя никогда не выполняла. Что они понимали. Но неужели все это повліяло на Василія? Почему онъ хотѣлъ, чтобъ я не поздно пришла сегодня, а къ восьми часамъ вечера?

Я почти бѣжала. Придя въ корпусъ, я быстро надѣла халатъ и пошла съ дежурной сестрой на обходъ, начавъ съ палаты, гдѣ лежалъ Василій. Онъ былъ блѣденъ, но смотрѣлъ, улыбаясь. Сестра мнѣ сказала, что у него послѣ обѣда было небольшос кровохарканье.

— Ну что, Васенька, какъ себя чувствуетс Сейчасъ сдѣлаемъ вливаніе внутривенное.

— Да мнѣ хорошо совсѣмъ, можно и не дѣлать.

— Нѣтъ, впереди ночь, лучше сдѣлаемъ.

—Ну, хорошо, полежу послѣ вливанія, а Вы, какъ обходъ кончится, подойдите ко мнѣ, пожалуйста.

— Хорошо?

— Хорошо.

3. ПОМНИТЕ ГОСПОДА!

После обхода я уже одна, безъ сестры, подошла и сѣла возлѣ Васи. На койкѣ слѣва больного не было. Съ койки направо больной поднялся и вышелъ изъ палаты. Мы были одни.

— Я хочу отдать Вамъ одну вещь, — сказалъ Василій. — Это стихотвореніе, только безъ рифмы, не мое, но оно дорого для меня: оно меня перевернуло и не сразу какъ прочелъ, а постепенно. Врѣзывалось мне въ душу мнѣ въ душу, заставляло задуматься. Помогло мнѣ прочесть много мудрыхъ книгъ. Хочу, чтобъ у Васъ оно осталось. Хочу немного разсказть о немъ. Послѣ очень тяжелого боя въ 1944 г. (думалъ, никто живой не останется) страшно тяжело вспоминать это, я какимъ-то чудомъ остался живъ и очень немногіе. Нашелъ санинструкторъ въ карманѣ шинели молодого солдата бумажку со стихами. Читали ее многіе. Меня она сразу затронула, я ее оставилъ себѣ, и многіе ее потомъ переписывали. Только эта, что сейчасъ - не та. Ту у меня въ тюрьмѣ, когда меня забрали, отняли, а эту я написалъ по памяти. Я эти стихи сразу наизусть запомнилъ. Подписана она была - Александръ Зацѣпа. Вотъ!

— А что же Вы такъ торопитесъ, Васенька? Мы же не разстаемся.

Онъ опустилъ глаза. Мнѣ опять стало не по себѣ.

— Какъ Вы себя чувствуете?

— Хорошо, сейчасъ совсѣмъ хорошо. Спокойной ночи Вамъ, Марина Сергѣевна. Спасибо Вамъ за все.

— Это Вамъ спокойной ночи, Васенька, а я еще посижу поработаю, попишу исторіи болезней.

— О, какъ мнѣ хорошо будетъ спать! - онъ опять улыбнулся радостно. Я ушла.

Я решила, что сейчасъ не буду читать, а то опять отвлекусь размышленіями и опять не заполню запущенные уже за нѣсколько дней записи исторіи болезней.

Ночью прибѣжала сестра и сказала:

— Марина Сергѣевна, Соколову плохо, умираетъ!

Когда я прибѣжала, возлѣ Васи стояла дежурная сестра съ пустымъ шприцемъ, а Вася былъ уже мертвъ, т.е. неправда, онъ не былъ мертвъ, потому что, когда я взяла его за руку, стараясь прощупать пульсъ, и стала звать его «Вася, Васенька!» - углы рта его дрогнули и разошлись, и эта улыбка у него и осталась. Это мнѣ не могло показаться. Это было! Пульсъ я не прощупала, и дыханиіе уже не опредѣлилось. Я закрыла ему глаза.

Сестра разсказала мнѣ, что у него недавно опять повторилось кровохарканье. Онъ очень былъ слабъ, но все же слѣдилъ, выплевывая кровь, чтобы не запачкать простыни. Она успѣла ввести ему кровоостанавливающее лекарство, но онъ вдругъ сѣлъ на постѣли, выпрямился и сказалъ во весь голосъ, такъ громко, что услышали и проснулись больные въ обѣихъ смѣжныхъ палатахъ: «ПОМНИТЕ ГОСПОДА!» - потомъ поднялъ руку, благословилъ всехъ и откинулся на подушку.

Сестра заплакала.

4. АЛЕКСАНДРЪ ЗАЦѢПА

Я пошла къ себѣ въ кабинетъ, распахнула окно и сѣла къ столу. Уже свѣтало. Я достала изъ кармана подаренные Васей стихи и стала читать: Александръ Зацѣпа неумело обращался къ Тому, къ Кому обращался впервые въ жизни. И въ этомъ была ихъ страшная сила. Я читала:

Послушай, Богъ... еще ни разу въ жизни

Съ тобой не говорилъ я, но сегодня

Мнѣ хочется привѣтствовать Тебя.

Ты знаешь, съ дѣтскихъ лѣтъ всегда мнѣ говорили,
Что нѣтъ Тебя, и я, дуракъ, повѣрилъ.
Твоихъ я никогда не созерцалъ твореній.

А вотъ сегодня ночью я смотрѣлъ

Изъ кратера, что выбила граната,

На небо звѣздное, что было надо мной.

Я понялъ вдругъ, любуяся мерцаньемъ,
Какимъ жестокимъ можетъ быть обманъ.
Не знаю, Боже, дашь ли ты мне руку?

Но я Тебѣ скажу, что Ты меня поймешь.

Не странно ль, что среди ужаснѣйшего ада

Мнѣ вдругъ открылся свѣтъ и я узрѣлъ Тебя?

А кромѣ этого мнѣ нечего сказать.
Вотъ только, что я радъ, что я узрѣлъ Тебя.
На полночь мы назначены въ атаку.

Но мнѣ не страшно, Ты на насъ глядишь.

Сигналъ. — Ну что-ж, я долженъ отправляться.

Мнѣ было хорошо съ Тобой. — Еще хочу сказать,

Что, какъ Ты знаешь, битва будетъ злая,
И можетъ, ночью же къ Тебѣ я постучусь...
И вотъ, хоть до сихъ поръ я не былъ Твоимъ другомъ,

Позволишь ли Ты мне войти къ Тебѣ, когда приду?

Но, кажется, я плачу...Боже мой, Ты видишь:

Со мной случилось то, что я прозрѣлъ.

Прощай, мой Богъ, - иду - и врядъ ли ужъ вернусь.
Какъ странно - но теперь я смерти не боюсь.
(Александръ Зацѣпа)

Я не вытирала слезъ, они бежали по шѣе за воротникъ халата. Вскорѣ совсѣмъ рассвѣло и я потушила лампу, но не вставала со стула.

«...Во единомъ часѣ сподобилъ еси, Господи...» — звучало въ моихъ ушахъ пѣснопѣніе о разбойникѣ. прозрѣвшемъ на Голгоѳѣ. Во единомъ часѣ прозрелъ и Александръ Зацѣпа, въ единый часъ передъ лицомъ смерти, «Какимъ жестокимъ можетъ быть обманъ». «Мнѣ вдругъ явился Свѣтъ!» - Чудесно какъ! И вотъ въ этотъ короткій часъ, такой знаменательный для него, такой потрясающій, онъ не хочетъ одинъ со своей радостью, оставить ее только себѣ. Нѣтъ, онъ хочетъ подѣлиться, раздать ее другимъ. Онъ боится унести ее съ собой. Онъ ищетъ карандашъ по карманамъ. Находитъ! Онъ пишетъ вдохновенными стихами. А чтобы скорѣе и вернѣе нашли этотъ листочекъ, кладетъ его въ наружный карманъ шинели, или не имеетъ времени спрятать лучше? Въ послѣднюю минуту пишетъ Александръ.

Въ послѣднюю минуту пишетъ Василій.

Вася все принялъ отъ него. Вася говорилъ: «Не знаю, какимъ чудомъ въ этомъ бою остался живъ». А потомъ какой еще прошелъ путь страданій. Какую Голгоѳу! И какъ высоко поднялся по лѣстницеѣ духовной, да какъ высоко! Да и одинъ ли Вася?!

Я зашла въ женскій корпусъ и отдала темный матеріалъ Васѣ на рубашку, чтобы женщины сшили, и марлю, которая была у меня, чтобы расшить покрывало. Потомъ пошла въ стройчасть и сказала бригадиру: «Вы сейчасъ получите отъ завхоза санчасти заявку на гробъ. Я прошу Васъ сдѣлать настоящій гробъ, хорошій. Не такой, какъ вы дѣлаете изъ неотесанныхъ, волосатыхъ досокъ съ щелями. У меня въ больницѣ умеръ святой человѣкъ». Бригадиръ ответилъ: «У меня какъ разъ есть хорошій матеріалъ, и хорошему мастеру закажу сейчасъ».

5. О. АРСЕНІЙ

Потомъ я пошла въ зону. Тамъ въ общемъ баракѣ жилъ одинъ іеромонахъ-схимникъ 74 лѣтъ, двацатипятилѣтникъ - Арсеній. До ареста въ 1945 - мъ году онъ 12 летъ жилъ въ горахъ Сухуми, въ Сванетіи. Людей не видалъ, развѣ только когда 3-4 раза въ годъ спускался въ селеніе за необходимымъ (лампаднымъ масломъ и солью). Жилъ онъ въ келіи, построенной своими руками. Въ 1945 году вылавливали прячущихся въ горахъ людей, хотевшихъ какой-то періодъ не показываться властямъ на глаза. О. Арсеній, ничего не знавшій, спускаясь съ горъ, попалъ въ засаду. Ни прописки, ни работы, ни пенсіи. Судили. Дали 25 лѣтъ.

Я ему разсказала о Васѣ. Онъ сдѣлалъ ему вѣнчикъ, написалъ разрешительную молитву. Объяснилъ мнѣ, какъ что нужно сдѣлать. Сказалъ, что отслужить отпѣваніе и панихиду. Благословилъ мои руки. передавая черезъ нихъ благословеніе Васи. Сказалъ: «Хороните».

Подъехалъ бычокъ изъ стройчасти съ гробомъ, покрытымъ рогожей, чтобы не привлекать своей необычайностью, т.к. гробъ былъ настоящій православный, и красивый деревянный крестъ. А вѣдь я даже ничего не сказала о крестѣ.

Возчикъ сказалъ «Я сейчасъ не могу ѣхать на кладбищѣ. Завхозъ сказалъ срочно баллонъ подвезти».

Я обрадовалась. Какъ хорошо! Вѣдь съ Васей еще много дѣлъ, и проститься захотятъ многіе придти, а нельзя, чтобы увидѣли изъ окна санчасти, что «бычокъ» долго стоитъ у морга, прибегутъ.

А Вася лежалъ уже убранный, какъ на волѣ, красивый. Губы тронуты улыбкой. Потихоньку приходили знавшіе его проститься. Шли низомъ, незамѣтной тропой. Входили по одному, снимали шапки, не задерживаясь; выходя оглядывались, уходили, освобождая мѣсто слѣдующему. Приходили рабочіе изъ стройчасти. Я все стояла у окна.

Показался «бычокъ». Подошла къ Василію, сдѣлала все, какъ научилъ отецъ Арсеній. «Закрывайте крышку,» — сказала я.

Гробъ съ крестомъ опять закрыли рогожей. Пришелъ старичокъ фельдшеръ, чтобы проводить Васю на кладбищѣ. Могилу рабочіе выкопали глубокую. Бережно опустили гробъ. Засыпали землей, врыли крестъ. Высокій холмъ обложили дерномъ изъ ближайшего овражка. Я отдала рабочимъ пузырекъ со спиртомъ и пакетъ съ ѣдой, чтобы помянули его; они были довольны. Всѣ уѣхали.

6. КРЕСТЪ ВАСИЛІЯ

Старичокъ фельдшеръ досталъ синюю тетрадь и сталъ читать молитвы. Я села на соседній холмикъ и стала смотрѣть на степь, на небо, на холмики умершихъ заключенныхъ. Это была незабываемая до конца жизни, сотрясающая душу картина. На очень большомъ пространствѣ голой степи были сплошные, одинъ къ одному, холмики, какъ кочки, на нихъ стояли колышки съ номерами, съ личнымъ номеромъ заключенного. Эти же номера стояли на формулярахъ. Они стояли на конвертахъ въ адресѣ получаемыхъ долгожданныхъ писемъ...

Потомъ я стала думать о томъ, что сейчасъ въ зонѣ, въ баракѣ, въ укромномъ уголкѣ, старецъ схимникъ совершаетъ отпѣваніе и служитъ панихиду по рабу Божію Василію. Какъ могло сегодня все такъ удачно сложиться? Здѣсь, въ лагерѣ, - такъ удалось похоронить безъ вскрытія и по христіанскому обряду съ сильной молитвой старца.

И мнѣ стало совершенно отчетливо ясно, какъ чудесно проявилъ свою волю Господь на Василіи, заслужившемъ такую милость! А я, - какъ я механически дѣйствовала! Ходила туда, сюда, говорила слова, которые не обдумывала заранѣе, и все, какъ надо дѣлалось. Мне стало какъ-то радостно, что я была хоть немного исполнительницей воли Божіей. Я взглянула на высокій красивый крестъ на могилѣ, потомъ на степь бескрайнюю кругомъ.

Въ тепломъ воздухѣ, насыщенномъ пріятнымъ ароматомъ полыни, летая, щебетали птички. Они близко подлетали ко мнѣ, садились на соседніе кочки, вытягивая шейки, оглядываясь, замирали, словно прислушиваясь къ голосу, читавшему молитвы.

Дулъ легкій ветерокъ. Солнце спускалось. Я подумала, какіе зори будутъ гореть надъ Васенькиной могилой, и опять посмотрѣла на крестъ. Въ сердцѣ мнѣ стали проникать покой и радость. И вдругъ я увидѣла кладбище совсѣмъ другимъ. Я увидѣла, что крестъ стоитъ не надъ Васиной только могилой, а надъ всѣми могилами, надъ всѣмъ кладбищемъ. Что высокая, зеленая могила его - это пьедесталъ къ общему памятнику, который объединяетъ все кочки и колышки, покрываетъ ихъ, спасаетъ отъ уничтоже-нія и забвенія, что въ пѣніи птицъ звучать послѣдніе Васины слова: «ПОМНИТЕ ГОСПОДА!»

Какая гармонія и мудрость въ каждой чертѣ міра, въ великомъ и маломъ, въ каждомъ крошечномъ ключикѣ поющей птицы. Двѣ тысячи лѣтъ человѣчество то падаетъ на колѣни, то снова и снова распинаетъ Того, Кто открылъ людямъ тайну Божественной премудрости, Кто примѣромъ показалъ, что за Голгоѳой наступаетъ Воскресеніе, побѣждающее смерть, праздниковъ Праздникъ и Торжество изъ торжествъ. Торжество любви! О, непостижимое Милосердіе! Каждый часъ подталкиваетъ Оно заблудившихся по дорогѣ жизни, несчастныхъ больныхъ къ цѣлебнымъ источникамъ! И сегодня: какъ чуть приподнялъ Господь завѣсу и показалъ, что вѣчна Его Любовь и непоколебима и вѣчна Его Справедливость!

Надъ самымъ ухомъ моимъ чирикнула какая-то пролетевшая птичка. Надъ землей, надъ кочками, въ яркомъ солнечномъ свѣтѣ заката дрожалъ нагрѣтый за день воздухъ, какъ свѣтлый ореолъ, какъ чье-то чистое дыханіе...И звучали слова Василія Соколова: «ПОМНИТЕ ГОСПОДА!»

С.С.

Господи Іисусе Христе, Сыне Божій, Ты бо реклъ еси пречистыми усты Твоими: «Аминь глаголю вамъ, яко аще двое отъ васъ совещаются на землы всякой вещи, ее же аще просите, будете иметь отъ Отца Моего Иже на небесахъ: гдѣ же двое или трое собрались во имя Мое, ту есъмь Азъ посреди ихь». Непреложны словеса Твоя, Господи, милосердіе Твое безприкладно и человѣколюбію Твоему нѣсть конца. Сего Ради молимъ Тя и стеняще вопіемъ Ти, Боже нашъ, даруй намъ Рабамъ Твоимъ, всемъ православнымъ христіанамъ, согласившимся просить Тя о скорби нашей, за страждущую страну нашу Россійскую и Чадъ Церкви Православныя, исполненія прошенія нашего. Боже великій и дивный, каяйся о злобахъ человѣческихъ, возводяй низверженныя и утверждаяй ниспадающія, не отрини наши молитвы и воздыханія сердечныя въ сіе время тяжкое противъ смертоноснаго и богомерзкаго духа антихристіанскаго, силящегося запечатлѣть народъ нашъ на служеніе себѣ и отвергнуть насъ отъ благодати Тебѣ Бога Живаго и Истиннаго. Да не будетъ сего, Боже нашъ! Помяни Господи милости, яже показалъ еси отцемъ нашимъ, разрушь коварство діавола, восстающего на ны. Силою Креста Твоего даруй всемъ намъ духа премудрости и страха Божія, духа крѣпости и благочестія, да не погибнемъ обольщенные лукавствомъ сатанинскимъ. Воздвигни намъ мужей силы и разума. Возстави Боже престолъ православныхъ царей, да поставленъ будетъ Удерживающій всякое зло и неправду умножившуюся в странѣ нашей.

Господи Боже Спасителю нашъ, сердцемъ сокрушеннымъ къ Тебѣ припадая, просимъ Тя: обольщенныя обрати на путь правый настави, малодушныя укрѣпи, маловѣрныя просвѣти. и лухомъ Твоея ревности воспламени, да не погибнемъ отъ сетеи вражиихъ. Сего ради къ Тебѣ прибѣгаемъ, яко Ты еси Богъ нашъ и развѣ Тебѣ иного не вѣмы. Но обаче не якоже мы хотимъ, но якоже Ты.

Да будетъ во вѣки воля Твоя. Аминь.