© «Издательский Домъ «Русскiй Паломникъ»

Блаженный о. Адриан Американский Патерик

Оптина Пустынь, черезъ своихъ Духоносныхъ Старцевъ, осѣнила благодатію многихъ преданныхъ имъ богобоязненныхъ духовныхъ сыновъ и дочерей. Однимъ изъ таковыхъ былъмой духовникъ О. Адріанъ, о которомъ хотѣлось бы повѣдать, какъ я его зналъ, не архіереемъ, а вдохновеннымъ «Суперъ-Батюшкой», какъ его называли, на которомъ, безусловно, лежала благодатъ старчества. Такъ какъ онъ собой украсилъ подвижническій небосклонъ Америки, то его смѣло можно причислить къ лѵку современныхъ апостоловъ, приводящихъ американцевъ вѣ св. Православіе, только носящяго святорусскую благодатъ. О немъ составляется цѣлая книга, а цѣль сего краткаго очерка возбудитъ память о немъ у тгъхъ, кто его помнитъ и кто бы подгълился воспоминаніями объ этомъ смиренномъ духоносномъ пастыре.

1. «СУПЕРЪ-БАТЮШКА»

Я познакомился съ нимъ сразу послѣ того, какъ я духовно возродился и, попавъ къ нему «свѣжимъ подросткомъ», сразу же съ перваго разговора опѣшилъ отъ его дара прозорливости и особенной отеческой любви, которая какъ бы зажгла во мнѣ духъ жизнерадостности и любви ко всѣмъ и всему. Я сталъ его духовнымъ «любимымъ чадомъ», какъ и всѣ его духовныя дѣти, беззавѣтно сознательно полюбившіе Христа и Его святую Православную Церковь. Съ этого дня по сегодня я этимъ живу. До самой его кончины я былъ съ нимъ всей душой и послѣ смерти онъ меня не оставляетъ.

Я пріѣзжалъ къ нему каждый второй мѣсяцъ, вплоть до того дня, когда онъ меня «передалъ изъ рукъ въ руки» своему духовному сыну, Епископу Нектарію, принятому имъ «по послушанію» отъ старца Нектарія Оптинскаго. О. Адріанъ отвѣчалъ на всѣ мои идеи, вопросы и жизненные переживанія. Онъ имѣлъ даръ понимать людей. Его матушка Евгенія Григорьевна помогала мнѣ чѣмъ могла, чтобы я имъ «насыщался» въ годы моего Богоискательства. Еще задолго до ея смерти, когда о. Адріанъ смертелыю болѣлъ, мнѣ повѣдала одна его духовная дочь, Анна Новикова, ставшая впослѣдствіи монахиней Ксеніей въ Богородице-Владимірской обители въ Санъ-Франциско, слѣдующее: «Не волнуйтесь. Вотъ увидите, О. Адріанъ выздоровѣетъ и будетъ епископомъ. Матушка его умретъ до него. Такъ предсказалъ старецъ Нектарій. Это было хорошо извѣстно всѣмъ намъ». И дѣйствителыю, казалось бы вполнѣ бодрая матушка умираетъ, а онъ выздоравливаетъ, принимаетъ монашество и вскорѣ становится архіереемъ, оставаясь въ своей обители.

Въ своемъ «Словѣ при Нарѣченіи» О. Адріанъ описалъ вкратцѣ всю свою жизнь. Она очень красочна. мы ее почти полностью тутъ помѣщаемъ какъ канву его жизненнаго пути.

2. ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ

Сорокъ шесть лѣтъ тому назадъ, на Покровъ Пресвятыя Богородицы, началось мое служеніе у престола Господня (въ 1921 году). Сейчасъ, послѣ долгаго тяжелаго пути моего пастырскаго служенія, передо мною въ сущности стоитъ раскрытая могила, и теперь, казалось бы, время подводить итоги прожитому, да готовиться къ исходу, а не начинать новое служеніе въ Церкви Христовой.

Родился я въ г. Ромнахъ, Полтавской губ., еше въ царствованіе Императора Александра ІІІ-го. Дѣтство мое протекало въ первыя годы царствованія Императора Николая II-го, когда Родина наша переживала періодъ благоденствія, и русскіе люди, въ своемъ большинствѣ, не отошли отъ той стихіи, которой дышала Святая Церковь. Росъ я въ религіозной благочестивой семьѣ. Меня окружали уютъ, покой и радость. Меня окружалъ тотъ православный бытъ, который поколѣніями создавала Святая Русь. Въ нашей семьѣ жизнь протекала по церковному календарю, по церковному годовому кругу. Праздники были какъ бы вѣхами жизни. Въ домѣ постоянно совершались богослуженія, и не только мо лебны, но и всенощныя бдѣнія. Бытъ начинался въ дѣтской. Когда я вспоминаю объ этихъ годахъ, — передо мною неизбѣжно возникаетъ незабываемая картина: раннее утро, еще темно. Я только что проснулся и вижу передъ образами, полуосвѣщенными лампадкой, — моя мать. Она молится долго. Но еще болѣе сильное впечатлѣніе производили на меня раннія богослуженія, на которыя часто водила насъ матъ и на которыя мы ходили, невзирая на погоду, и осенью, и зимой. Послѣ этихъ богослуженій всегда чувствовалось какое-то необычное вдохновеніе, какая-то тихая радость.

Семья наша была зажиточная. Отецъ былъ крупнымъ промышленникомъ-фабрикантомъ. И то религіозное настроеніе, которымъ была пронизана наша жизнь, естественно отражалось и въ дѣлахъ: принималось участіе въ строительствѣ церквей, ставили столы съ ѣдою для бѣдныхъ людей, посылали подаянія въ тюрьмы, больницы, богадѣльни. Въ широкихъ размѣрахъ оказывалась благотворительность во имя Христа. Все это входило въ нашъ бытъ, было неразрывною частью его. Конечно, бывали и горести, и болѣзни, и смерти. Но и они воспринимались въ свѣтѣ Христовомъ. Сознаніе — «Христосъ Воскресъ, и жизнь человѣческая будетъ въ Воскресеніи Христовомъ» — помогало намъ переносить наши бѣды и невзгоды. Все переживалось легко и радостно, безъ надрывовъ, такъ свойственныхъ многимъ людямъ.

Это чувство радости, этотъ христіанскій бытъ, были характерными не только для нашей семьи, но и для общества, которое насъ окружало. Годы шли. Промелькнуло дѣтство и отрочество. Я окончилъ Реальное Училище. Жизнь моя рѣзко измѣнилась. Я поступилъ въ Санктъ-Петербургскій Политехническій Институтъ на экономическое отдѣленіе и оказался въ Санктъ-Петербургѣ. Петербургъ на первыхъ порахъ меня ошеломилъ и подавилъ. Я попалъ въ общество людей, совершенно чуждыхъ мнѣ по духу и по настроенію. Послѣ революціи 1905 года на смѣну надеждамъ. волненіямъ, наступило разочарованіе и душевная опустошенность. Люди какъ бы замкнулись въ себѣ. Были заняты суетой, мѣлкими эгоистическими интересами, визитами, концертами, театромъ. Въ отношеніяхъ царила сухость и офиціальность.

И вотъ, столкнувшись съ этой холодной отчужденностью, съ этой опустошенностью, я впервые испыталъ чувство, близкое если не къ отчаянію, то къ унынію, и душа моя возопила — «не могу». Я былъ хорошо обезпеченъ, учился въ прекрасномъ институтѣ. У меня были превосходные профессора, которые давали мнѣ цѣнныя знанія, раскрывали передо мною широкіе горизонты науки и жизни. Почему же возмутилась моя душа? Почему вырвался этотъ крикъ ея — «не могу»? И къ чему же онъ, собственно говоря, относился?

Я почувствовалъ, что не могу жить такъ, какъ живутъ во-кругъ меня. Я почувствовалъ, что мнѣ не хватаетъ той жизни, того православнаго быта, которые окружали меня въ дѣтствѣ и отрочествѣ, той легкости сердца, которую я ощущалъ. Впечатлѣніе было такое, будто меня лишили воздуха, которымъ я дышалъ. Мнѣ нужна была жизнь. И я сталъ ее искать. Однажды я попалъ на лекцію профессора Туганъ-Барановскаго о Достоевскомъ. Разбирая произведенія Достоевскаго, Туганъ-Барановскій раскрылъ то, что происходитъ въ душѣ человѣческой. Раскрылъ тѣ стороны жизни, которыя я какъ-то раньше не сознавалъ. Онъ показалъ тотъ ужасъ, который охватываетъ человѣка, оттолкнувшаго отъ себя Бога, тѣ метанія и ту муку, которыя переживаетъ человѣкъ въ поискахъ Его. Въ своихъ произведеніяхъ Достоевскій, съ одной стороны, изображаетъ цѣлую галлерею типовъ, считающихъ себя христіанами, но живущихъ въ язычествѣ, своимъ разумомъ, безъ Бога, во власти своихъ похотей. Съ другой же стороны, Достоевскій показываетъ міръ людей, живущихъ во Христѣ, воплощающихъ въ себѣ Святую Русь. Показываетъ свѣтлый обликъ Алеши, который черпаетъ источникъ своей жизни отъ старца Зосимы, отъ Христа. И я понялъ, что мое мѣсто около Алеши, около Старца. И только при поддержкѣ его я буду имѣть силы, чтобы переплыть житейское море. Тогда я сталъ искать вѣрныхъ путей. При помощи того же Туганъ-Барановскаго я познакомился съ христіанскимъ студенческимъ кружкомъ. Но этотъ кружокъ меня не удовлетворилъ. Онъ былъ интерконфессіоналенъ. Мнѣ же, воспитанному съ дѣтства въ обстановкѣ православнаго быта, нужна была конфессіональность, нужны были таинства, чувство освященія, молитва.

Все это мнѣ далъ дорогой дня меня о. протоіерей Іоаннъ Егоровъ,* преподаватель Смольнаго Института и многихъ другихъ учебныхъ завѣденій Петербурга. Онъ сталъ руководителемъ группы студентовъ, вышедшихъ изъ христіанскаго студенческаго кружка. Я провелъ въ его какъ бы школѣ, гдѣ насъ студентовъ было 25 человѣкъ, пять лѣтъ и для меня раскрылась та стихія жизни Церкви Христовой, которой жила Святая Русь. Я понялъ, что богослуженіе не только ритуалъ, но въ немъ раскрывается догма вѣры. Она является основой человѣческаго воспріятія Божества. Къ нему ведутъ и нормы вѣры (содержащіеся въ Требникѣ) и тѣ состоянія духа, которыя даются человѣку Таинствами.

Разборъ и изученіе твореній Отцовъ Церкви и святоотечес-кихъ писаній раскрыли мнѣ пути жизни. Когда я прошелъ весь курсъ, преподанный батюшкой ; оанномъ, я буквально ожилъ. Я ощутилъ стихію Православія, я ощутилъ тотъ эфиръ жизни, который оно давало. Я понялъ, въ чемъ заключалась эта жизнь. Я осозналъ ту свободу совести, которую мы получаемъ черезъ Таинство Покаянія. Послѣ этой подготовки я попадаю, дѣйствительно, гь старцу — къ батюшкѣ о. Нектарію, ученику великаго старца о. Амвросія Оптинскаго, выведеннаго Достоевскимъ въ образѣ старца Зосимы. Старецъ Нектарій указалъ мнѣ мой путь, путь пастырскаго служенія, и подготовилъ меня къ нему съ помощью своего ученика, о. Викентія. Онъ училъ меня, что исповѣданіе вѣры должно быть въ благочестіи. Божественное должно войти во всѣ стороны нашей жизни, личной, семейной и обшественной. И вотъ въ 1921 году началось мое пастырство въ родныхъ Ромнахъ. Время было страшное. Страна была разворочена революціей и гражданской войной. Люди были растеряны и потрясены. Многіе гибли, многіе были разорены. Многіе возвращались на свои пепелища нищіе и обездоленные. Доходили до полнаго отчаянія. И отовсюду несся крикъ «помогите». Нужно было помогать: и кормить, и поить, и одѣвать. Нужно было утѣшать, наставлять, спасать человѣческія души.

Моя пастырская дѣятельность проходила успѣшно. И протекала она подъ руководствомъ старца Нектарія. Все это время не прекращалось мое общеніе съ нимъ. Общеніе было и письменное и личное. Неоднократно я ѣздилъ въ Оптину Пустынь, а затѣмъ въ Холмище, гдѣ батюшка былъ въ ссылкѣ. Старецъ рѣшалъ всѣ вопросы и недоумѣнія, которые возникали въ моей пастырской дѣятельности. И умеръ батюшка о. Нектарій впослѣдствіи подъ моей епитрахилью. Три года у меня въ Ромнахъ жилъ о. Викентій, близкій ученикъ старца, и съ нимъ я постоянно совѣтовался. Черезъ нѣкоторое время, однако, болыпевики поняли ту опасность, которую представляла для нихъ моя пастырская дѣятельность. Меня лишили паствы и выслали въ Кіевъ, подъ надзоръ. Тамъ мнѣ было тяжело въ первое время, но затѣмъ я сблизился и сроднился съ группой выдающихся кіевскихъ пастырей-подвижниковъ, и они стали моими наставниками и друзьями. Сейчасъ передъ моими глазами стоятъ мои великіе учителя и сотаинники — схиархіепископъ Антоній (Князь Абашидзе), епископъ Николай, Саратовскій викарій, о. Михаилъ Едлинскій, о. Александръ Глаголевъ, о. Евгеній Капраловъ, протопресвитеръ о. Николай Гроссу, о. Николай Стеценко, о. Константинъ Стешенко... Ихъ дѣятельность и борьба ихъ за человѣческія души протекала въ жуткое время разгула безбожниковъ, на фонѣ бѣсовскихъ карнаваловъ, въ разгаръ гоненій на Церковь и вѣрующихъ, массовыхъ арестовъ и разстрѣловъ. И всѣ они отдали свою жизнь за то, что уже было въ моемъ сердцѣ, — за тишину, которую я пережилъ въ дѣтствѣ, за внутреннюю жизнь, за утвержденіе въ вѣрѣ, за православный бытъ, за Святую Русь. Съ этими священнослужителями пошли въ тюрьмы, ссылки и на смерть тысячи изъ пасомыхъ, которые хотѣли жить въ Богѣ и съ БогомъГосподь помиловалъ тогда меня - освободилъ изъ тюрьмы, далъ возможность уйти изъ ссылки. На мои плечи легла тяжелая отвѣтственность продолжать дѣло замученныхъ подвижниковъ.

Съ 1935 г., находясь на нелегальномъ положеніи, я тайно въ Кіевѣ совершалъ Божественныя Литургіи на преподанномъ мнѣ епископомъ Михѣемъ Оптинскимъ Антиминсѣ. Я получилъ его по благословенію старца Отца Нектарія Оптинскаго. Святыми Тайнами отъ нашей Литургіи одинъ изъ кіевскихъ іеромонаховъ причащалъ больныхъ и немощныхъ. Что было бы дальше - неизвѣстно, если бы не началась война. Въ Кіевъ пришли нѣмцы. Германская оккупація первое время не вмѣшивалась въ нашу церковную жизнь. Открылись церкви. Намъ Господь помогъ возстановить Покровскій больничный женскій монастырь, въ храмѣ котораго я настоятельствовалъ. Положеніе въ городѣ было тяжелое. Многіе голодали. Пришлось опять помогать людямъ, кормить ихъ. Удалось возстановить больницу, домъ для увѣчныхъ и престарѣлыхъ. Но голодъ былъ не только тѣлесный, но и духовный. Изголодавшіеся по Церкви, по православному быту люди устремились въ храмы. Нужно было утолить этотъ голодъ. Послѣ двухлѣтняго пребыванія подъ нѣмецкой оккупаціей пришлось бросить все и эвакуироваться. Наступали Совѣты. Я съ группой близкихъ людей - Кн. Д. В. Мышецкимъ, д-ромъ А. П. Тимофіевичемъ, П. А. Ивинскимъ, О. М. Концевичемъ, нынѣшнимъ епископомъ Нектаріемъ Сеатлійскимъ и др. — оказался въ Берлинѣ. Былъ назначенъ владыкой митрополитомъ Серафимомъ настоятелемъ берлинскаго Ка?едральнаго Собора. Въ теченіе почти двухъ лѣтъ, подъ непрерывными бомбежками въ храмѣ каждый день совершались богослуженія. Господь помогъ намъ сохранить Божественный даръ Евхаристіи Христовой для того, чтобы укрѣпить и утвердить въ вѣрѣ души нашихъ русскихъ людей, бѣжавшихъ отъ коммунизма или насильно привезенныхъ въ Германію. Храмъ былъ постоянно наполненъ «остовской»* молодежью, которая большей частью не знала на родинѣ ни Бога, ни православнаго быта, но инстинктивно теперь тянулась къ Церкви, ко Христу. Ей надо было помочь, приласкать ее, научить, наставить.

Но война приближалась къ концу. Снова пришлось эвакуироваться - на этотъ разъ въ Вюртембергъ (на югъ Германіи), въ маленькій городокъ Вендлингенъ. Тамъ, въ тяжелый періодъ, наступившій послѣ капитуляціи Германіи, находясь въ постоянномъ страхѣ передъ репатріаціей, наша неболыпая группа, подъ моимъ руководствомъ, создала церковь и тотчасъ же установила великое Таинство Божественной Евхаристіи. И мы начали опять создавать укладъ жизненной тихости. создавать православный бытъ. Совершались ежедневныя богослуженія, жизнь шла въ благочестіи отъ воскресенья къ воскресенью, отъ праздника къ празднику. А вокругъ бушевали страсти, вражда, звѣриная борьба за существованіе. Многіе сначала смотрѣли на насъ, какъ на наивныхъ людей. живущихъ не по времени. Но мы жили, жили въ Богѣ. Мало помалу отношеніе къ намъ перемѣнилось. Начались паломничества. Люди, доходившіе до отчаянія, обрѣтали у насъ душевный миръ и тихую радость и уѣзжали просвѣтленными и успокоенными. И вотъ снова переѣздъ въ Америку. И снова нужно было начинать все сначала.

Осенью 1949 года владыка архіепископъ Виталій (Максименко) и владыка архіепископъ Никонъ поручили мнѣ создать женскій монастырь, въ который собрать изъ разныхъ странъ зарубежья разсѣянныхъ тамъ монахинь, создать имъ тихость Христову и православ-ный бытъ. Это порученіе казалось непосильнымъ въ тѣхъ трудныхъ условіяхъ, въ которыхъ мы пребывали. Въ особенности при отсутствіи средствъ. Нѣкоторые меня отговаривали отъ этого дѣла. Но идея создать тутъ, въ Америкѣ, уголокъ православнаго быта, насыщенный той стихіей духа, которой я жилъ и дышалъ съ дѣтства, захватила меня, и я, надѣясь на помощь Господню, согласился. И Господь не оставилъ насъ. 18-лѣтняя исторія Ново-Дивѣевскаго монастыря — это цѣпь чудесъ, совершенныхъ Господомъ. Чудеснымъ образомъ Господь помогъ намъ получить помѣщеніе для монастыря. Совершенно чудеснымъ образомъ мы затѣмъ пріобрѣли въ собственность зданіе и обширнѣйшій участокъ земли. Наконѣцъ, Господь сотворилъ необычайное чудо — мы получили разрѣшеніе на устройство кладбища, которое является послѣднимъ прибѣжищемъ земнаго бытія человѣческаго, получили это разрѣшеніе вопреки американской практикѣ не выдавать подобныя разрѣшенія.

Были собраны монахини. Были выписаны изъ Европы около тысячи человѣкъ «Ди-Пи», изъ которыхъ значительное число осѣло вокругъ монастыря и образовало, такъ сказать, большую православную семью. Господь помогъ воодушевить людей на постройку прекраснаго храма, въ которомъ совершаются ежедневные богослуженія и куда стекаются русскіе люди со всѣхъ концовъ Америки. И, главное, Господь помогъ создать въ Ново-Дивѣевѣ то, что наполняло мою душу съ дѣтства. Въ обстановкѣ эмиграціи, когда русскіе люди, растерявшись въ чуждыхъ условіяхъ жизни и инославности, скатывались въ водоворотъ суеты, Господь помогъ создать въ Ново-Дивѣево православный бытъ, церковную атмосферу тихости Христовой и благочестія. Создать на чужой землѣ — Святую Русь.

Но недостаточно еще создать монастырскую жизнь, нужно ее сохранить. Ибо всегда есть опасеніе, что жизнь можетъ пре-вратиться въ теплицу, въ оранжерею, гдѣ она поддерживается искусственнымъ тепломъ, и, какъ только источникъ тепла прекращаетъ дѣйствовать, — жизнь погибаетъ. Поэтому нуженъ постоянный источникъ жизни. Подобно тому, какъ земля и жизненные соки ея постоянно питаютъ растительность, — нашу жизнь должна непрерывно питать та стихія, которую даетъ Церковь Христова, которая воплощается въ православномъ бытѣ, въ богослуженіяхъ, въ пощеніи, въ молитвахъ, во бдѣніяхъ, во всемъ томъ, что олицетворяетъ нашу Святую Русь. Та стихія, которая человѣку, покидающему свое земное существованіе, вкладываетъ въ уста послѣднія слова — «Въ руцѣ Твои предаю духъ Мой» — и даетъ ему возможность уйти въ вѣчное бытіе съ именемъ Христовымъ. И вотъ, когда Архіепископъ Никонъ предложилъ мнѣ принять Архипастырскую благодать, я понялъ, что Господь призываетъ меня для того, чтобы сохранить, съ помощью святой благодати и при поддержкѣ моего Аввы, Владыки Митрополита, — Святую Русь въ сердцахъ нашихъ людей, заброшенныхъ на чужбину. Я понялъ, что Господь дастъ мнѣ еще болыле силъ и крѣпости для продолженія моихъ трудовъ на нивѣ Христовой.

Поэтому видъ раскрытой могилы не смущаетъ меня, но понуждаетъ меня къ новымъ трудамъ во имя Христа, которые я долженъ успѣть совершить прежде. чѣмъ отойду ко Господу. 46 лѣтъ мое пастырское служеніе было освящено благодатію Господней, отъ которой я черпалъ силу и крѣпость. Сейчасъ на меня возлагается новая, высшая благодать - Архипастырская. Я трепещу, потому что я знаю. что не достоинъ ея, но я принимаю ее, какъ волю Божію. и въ трепетѣ я взываю къ Господу о помощи.

3. Дыхание жизни

Духовная жизнь О Адріана началась, когда онъ попалъ въ Оптину, о чемъ онъ мнѣ писалъ такъ:

«Что касается Отца Анатолія, я Батюшку Старца зналъ лично, былъ у него въ Оптиной въ 1921 году. Евгенія Григорьевнаѣ здила къ нему раньше. Ему она разсказала всю нашу жизнь, онъ благословилъ нашъ бракъ, говорилось о священствѣ. Для рѣшенія всѣхъ вопросовъ въ 1921 г. 26-го Іюня изъ Роменъ, гдѣ я тогда жилъ,поѣхалъ и я въ Оптину. Оптнна тогда еще была полна жизн: Была масса паломниковъ. несмотря на то, что было уже революціонное время. Поѣдка моя была исключительно трудная, о ней я не буду тебѣ писать. но сказалъ о трудности ея только лишь потому, чтобы показать, какъ я былъ радъ свиданію со Старцемъ.

Пріѣхалъ я въ Оптину въ день Петра и Павла въ 6 часовъ утра, остановился въ гостиницѣ у дивнаго монаха Отца Ѳеодула. Онъ сказалъ Отцу Евстигнею, келейнику Отца Анатолія, что я пріѣхалъ. Батюшса сейчасъ же послалъ за мной и благословилъ меня придти къ нему послѣ Литургіи. Литургію совершалъ Владыка Михѣй. Служба была торжественная во Введенскомъ Соборѣ, послѣ службы я сразу пошелъ къ Батюшкѣ. Около батюшкинаго дома была цѣлая толпа народа, главнымъ образомъ монахинь, меня сразу пропустили и я пришелъ къ Старцу. У тебя есть карточка, на ней онъ очень похожъ, только я зналъ его въ болѣе преклонномъ возрастѣ. Я бы сказалъ, что онъ похожъ былъ на Батюшку Отца Серафима Преподобнаго, такимъ, какимъ его пишутъ идущимъ въ лѣсу. Но Батюшка Серафимъ былъ высокаго роста, а О. Анатолій былъ низенькій. Онъ былъ обаятеленъ, ласковъ. Въ одинъ моментъ я совершенно забылъ о томъ, что я его только что увидѣлъ: его вопросами передана мною вся моя жизнь. Онъ задавалъ вопросы, я отвѣчалъ ему, разсказывая подробно. Онъ не торопилъ, несмотря на большое количество народа. Бесѣда шла главнымъ образомъ о моей внутренней жизни. Говорилось о моемъ пастырствѣ. Чувствуя свое недостоинство, я просилъ Старца запрѣтить мнѣ думать о священствѣ, на что онъ такъ же, какъ и Старецъ Нектарій потомъ, сказалъ мнѣ: «Непремѣнно принимай священство, иначе будешь страдать». Когда Батюшка разспросилъ о моей жизни, онъ вдругъ сказалъ мнѣ: «Подойди къ Святынѣ въ Святомъ углу». Тутъ онъ началъ читать исповѣдныя молитвы, я думалъ, что буду исповѣдоваться, но Батюшка суммировалъ все то, что я сказалъ, я подтвердилъ свою грѣховность, и онъ далъ разрѣшительную молитву. Это была для меня необыкновенная исповѣдь, я почувствовалъ, что я вновь родился. Батюшка благословилъ меня собороваться. Сначала послалъ къ Отцу Іеромонаху Палладію, но вскорости пришла ко мнѣ монахиня и меня опять позвалъ Старецъ Отецъ Анатолій, у него собралось нѣсколько человѣкъ, и онъ насъ всѣхъ соборовалъ.

Послѣ этого я еще нѣсколько разъ былъ у него на бесѣдѣ, но это было вѣдь 50 лѣтъ назадъ. Одно могу сказать только, что Батюшка Анатолій, такъ же, какъ и Старецъ Досиѳей и монахъ Отецъ Викентій, открыли для меня новый міръ истиннаго человѣка. Я понялъ, что такое сердце, что такое дыханіе жизни. Господь допустилъ видѣть мнѣто, что видѣлъ я однажды въ жизни.*

За мѣсяцъ до своей кончины Батюшка Отецъ Анатолій (я уже былъ тогда священникомъ, кажется, это былъ 1922 годъ) написалъ Евгеніи Григорьевнѣ, чтобы она немедленно пріѣзжала въ Оптину, иначе она будетъ скорбѣть. Денегъ у насъ въ этотъ момертъ не было, Евгенія Григорьевна продала съ руки брильянтовое кольцо и поѣхала въ Оптину.

Это былъ уже августъ мѣсяцъ, а Батюшка скончался 30-го Іюля, Евгенія Григорьевна пріѣхала въ Оптину на 9-ый день Батюшкиной смерти. Благодаря тому, что она пріѣхала въ Оптину, мы перешли преемственно отъ Отца Анатолія къ Старцу Нектарію. Всѣ, кто были въ Оптиной до сорокового дня Отца Анатолія, сдѣлались духовными дѣтьми Отца Нектарія, который до кончины Отца Анатолія былъ только духовникомъ монашествующихъ.

Съ этого началась жизнь О. Адріана подъ водительствомъ Старца Нектарія вплоть до кончины послѣдняго. Старецъ его наставилъ быть пастыремъ-исповѣдникомъ, живя въ такое страшное время. Еще во время перваго посѣщенія О. Адріаномъ Оптиной, Старецъ Анатолій далъ ему книгу Святителя Тихона Задонскаго «Объ Истинномъ Христіанствѣ», сказавъ: «Живи по ней»! Уже покинувъ Россію, О. Адріанъ, вплоть до своей кончины, оставался первымъ дѣломъ очень любящимъ духовникомъ, буквально душу свою полагающимъ за каждое чадо, за каждую личность какъ сотворенную по подобію Божію. Но никогда онъ ничего не навязывалъ и былъ до крайности остороженъ къ тому, какъ душа расположена къ нему. Какъ только подмѣтитъ, что чадо не открыто всей душой, сразу же онъ сторонился, въ письмахъ больше не подписывался «Твой Отецъ Адріанъ», а просто «Протоіерей Адріанъ», давая этимъ знать, что нѣтъ довѣрія.

Исповѣдовалъ онъ быстро, въ глазъ, а не въ бровь, по канвѣ 20-ти грѣховъ Мытарствъ, такъ что, если человѣкъ умретъ въ перерывѣмежду исповѣдями, онъ уже какъ бы покаяніемъ прошелъ мытарства, очистился. Это, видно, было имъ усвоено въ связи со страшными годами войны, бомбардировки, когда люди гибли въ обвалахъ разрушенныхъ домовъ и смерть была такъ близка.

У него была прекрасная память. Разъ съ человѣкомъ познакомится — запомнитъ и имя его, и душевное настроеніе, и помнилъ до смерти. Принималъ близкое тёплое участіе въ семейной жизни человѣка, которому съ перваго раза становился роднымъ, больше чѣмъ роднымъ — становился настоящимъ любящимъ отцомъ, борющимся за него всей душой, чтобы онъ спасся, т. е. былъ сознательнымъ православнымъ христіаниномъ.

Но онъ не былъ просто духовникъ по своему душевному устроенію. Онъ прежде всего былъ учитель, создатель внутренней Св. Руси въ то время, когда вѣковые устои Россіи разрушались.

Его любовь, воспринятая отъ Старцевъ Оптинскихъ, создавала вокругъ себя общину единодушныхъ жертвенныхъ христіанъ, искренно любящихъ Христа и Его Церковь, т. е. общество благочестія. Отсюда его преданность суточному богослуженію, храненію внутренней и внѣшней тишины, возсозданію Православнаго Быта, однимъ словомъ, — дыханію жизни православной. И онъ это проводилъ въ жизнь, этимъ жилъ, создавалъ не только на словахъ, но и на дѣлѣ.

Къ сожалѣнію, его полностью такъ и не поняли. Признали, что созданія монашескаго общежитія достаточно. И поэтому оно какъ бы увяло, не отразило его энтузіазма — и, на мой взглядъ, онъ остался въ общемъ непонятымъ.

Въ бесѣдахъ О. Адріанъ мнѣмного толковалъ о русской литературѣ, особенно о его любимомъ Достоевскомъ. Онъ какъ бы взялся руководить моимъ изученіемъ христіанства, впослѣдствіи русской литературы 19-го вѣка. Цѣль была увидѣть значеніе такой личности, какъ Святитель Тихонъ Задонскій, исторію русскаго человѣка, стоящаго среди дилеммы западничества, съ его недуховнымъ гуманизмомъ (онъ опредѣлялъ это движеніе въ русскомъ переломѣ какъ ересь «жидовствующихъ» и даже написалъ цѣлое сочиненіе на эту тему).

Но главный импульсъ — образецъ «дыханія жизни» — изходилъ изъ Оптиной. На первую годовщину своего рукоположенія во іерея Божія О. Адріанъ смогъ посѣтить Оптину въ 1922 году, гдѣ съ нимъ произошла нѣкая мистическая связь съ потустороннимъ міромъ. Вся обстановка и бытъ оптинскій его утверждали въ пастырскомъ исповѣдническомъ дѣланіи — за души человѣческія, составляющія символическіе кирпичи для строящегося райскаго Храма.

4. ВИДѣНІЕ О. МАРТИРІЯ

Среди благоуханнаго цвѣтника оптинскихъ сказаній существуетъ одно, почти неизвѣстное большинству людей, — изъ жизни послѣдняго оптинскаго Старца Нектарія, а въ то же время оно бросаетъ яркій свѣтъ на духовный обликъ его. Эпизодъ этотъ былъ переданъ Отцомъ Адріаномъ, записанный Тимоѳіевичемъ.

— Вы знаете, чѣмъ была для меня Оптина? — Она вскормила меня, взлелѣяла своею лаской и любовію, она воспитала меня своимъ духомъ, она же и облекла меня въ ризу спасенія. И я всегда, особенно при жизненно тяжкихъ обстоятельствахъ, стремился подъ ея благодатный покровъ за помощью и утѣшеніемъ, а на зарѣ своей пастырской дѣятельности это стало для меня просто необходимостью. Вѣдь наступало грозное время открытой борьбы свѣта со тьмой, и нужно было имѣть и духовный опытъ, и знанія, глубокую вѣру и особую благодать, чтобы имѣть мужество и силу вступить въ этотъ, казалось бы, неравный бой. У кого же можно было почерпнуть эту силу на ратный подвигъ скромному воину Христову, гдѣ же было найти ее, какъ не въ послѣднемъ оплотѣ Православія — Оптиной? И туда я спасался при первой возможности. Иногда, правда. пріѣдешь къ Батюшкѣ весь измученный и обезсиленный отъ житейскихъ бѣдъ и волненій, бурь и ударовъ, сомнѣній и переживаній, съ цѣлымъ рядомъ самыхъ неотложныхъ вопросовъ, повѣдать, раскрыть свою душу. И казалось въ то время, что если этого не сдѣлаешь сейчасъ же, немедленно, то, пожалуй, и сердце и умъ не выдержатъ этихъ страданій. Но не тутъ-то было.

У старца въ хибаркѣ народу скапливалось не мало. и всѣ тоже тяжко израненные въ жизненной борьбѣ и жаждущіе утѣшенія. Батюшка выйдетъ, бывало, благословитъ, иногда скажетъ что-нибудь ласковое, но къ себѣ въ келлію не беретъ. И часто проходитъ и день, и два, а то и поболѣе, пока, наконѣцъ, не откроется завѣтная дверь. И сколько за это время мучительнаго ожиданія переживешь, весь измаешься, истоскуешься, изстрадаешься.

Въ такія тяжелыя для меня минуты, прождавши иногда напрасно у порога Батюшкиной келліи до самаго вечера, я невольно спѣшилъ къ одной изъ самыхъ замѣчательныхъ насельницъ Шамординскаго монастыря — современницѣ еще батюшки Амвросія -схимонахинѣ Маріи (Головиной), чтобы въ общеніи съ ней нѣсколько разсѣять свои мрачныя мысли. О ней и будетъ рѣчь впереди.

Въ нѣсколькихъ минутахъ ходьбы отъ Оптиной, къ югу отъ монастыря, одной стороной почти примыкая къ величественному скитскому бору, находится группа строеній своеобразной архитектуры, разбросанныхъ въ живописномъ безпорядкѣ, который такъ любъ русскому сердцу. Среди просторнаго двора возвышается большая двухэтажная постройка, увѣнчанная чѣмъ-то вродѣ башенки. Къ ней съ боковъ, какъ цыплята къ насѣдкѣ, прижимались какія-то клѣти, подклѣти, ходы, переходики, крылечки. Противъ главнаго корпуса находился амбаръ, далѣе флигели и другія хозяйственныя службы. Все это было срублено изъ прочныхъ большихъ бревенъ, покрыто тесомъ и окружено высокимъ частоколомъ, черезъ который вели узорчатыя съ рѣзьбой ворота, еще болѣе усиливающія впечатлѣніе какого-то уголка, какъ бы перенесеннаго въ наши дни изъ 16-го — 17-го вѣка.

Это и было подворье Шамординскаго монасты-ря — любимое дѣтище отца Амвросія. Управляла же этимъ подворьемъ монахиня Марія, въ то время уже глубокая старица, всѣми любимая и почитаемая. Это была исключительная личность даже въ масштабѣ Оптиной и Шамордина. Это была живая лѣтопись монастыря. Да и немудрено. Поступивши въ обитель еще при жизни старца Амвросія и пройдя рядъ обычныхъ монастырскихъ послушаній, она вскорѣ за свое благочестіе, доброту, умѣніе ладить съ людьми и особенно за милостивость къ ближнимъ была назначена старцемъ Амвросіемъ на почетную и отвѣтственную должность начальницы Шамординскаго подворья. Батюшка о. Амвросій очень уважалъ ее, цѣнилъ и не разъ довѣрялъ ей самыя деликатныя порученія, въ особенности въ тѣхъ случаяхъ, когда правая рука не должна была знать, что дѣлаетъ лѣвая.

Преемники о. Амвросія, старцы Іосифъ, Анатолій и Нектарій, продолжали оказывать ей самое искреннее и сердечное вниманіе. Она была одна изъ тѣхъ рѣдкихъ натуръ, которыя не знаютъ, что такое имѣть враговъ, всегда серьезная, сосредоточенная, никогда не улыбающаяся, внѣшне хлопотунья, а въ то же время отъ всѣхъ утаиваетъ свои ночные подвиги, ибо только въ это время она и могла имъ всецѣло отдаться, она умѣла какъ-то расположить къ себѣ сердца всѣхъ окружающихъ и первая спѣшила на помощь въ бѣдѣ. Больного ли навѣстить, бѣдняку ли помочь, поддержать ли упавшаго въ немощи, утѣшить ли скорбящаго или ѵнывающаго — это было для матери Маріи призваніемъ всего ея существа, влеченіемъ ея чистаго и любящаго сердца. Да будетъ ей вѣчная и свѣтлая память, ибо крѣпко вѣрю я, что и по ея святымъ молитвамъ Господь доселе хранитъ меня. Да, любилъ я ее за эти качества души, да и меня она какъ-будто жаловала своимъ довѣріемъ и отвѣтной лаской. Взойдешь, бывало, въ ея горенку, помѣщающуюся въ самой вѣрхней части главнаго корпуса — въ башенкѣ, уже одинъ видъ этой скромной келліи съ прекраснымъ большимъ образомъ Богоматери «Взысканіе погибшихъ», съ постоянно теплящейся предъ нимъ лампадой, неуловимый, но въ то же время очень пріятный запахъ не то роснаго ладана, не то какихъ-то душистыхъ травъ уже дѣйствовалъ успокоительно, когда же сама матушка въ своемъ обычномъ сѣренькомъ подрясникѣ, въ бѣломъ апостольникѣ и съ темнымъ платкомъ на плечахъ встрѣчала тебя, какъ мать обычно встрѣчаетъ свое чѣмъ-либо огорченное дитя, ласковымъ укоромъ: «Ну, чего, родимый, болѣзнуешь? Что не пови-далъ Старца?... Въ свое время, Господь дастъ, и повидаешь. Потерпи, у насъ здѣсь самъ воздухъ проповѣдуетъ. Поживи, отдохни, и мысленные твои очи сами откроются, и многое для тебя станетъ яснымъ и понятнымъ, — то на сердцѣ станетъ совсѣмъ легко». А тутъ еще матушка и подаритъ какую-нибудь драгоцѣнность изъ своего неисчерпаемаго ларца воспоминаній. Вотъ въ одну изъ такихъ поѣздокъ въ Оптину, подъ Покровъ 1922 года, я возвращался вмѣстѣ съ матушкой Маріей отъ ранней обѣдни, которую совершалъ по случаю годовщины своего рукоположенія.

Въ молитвенно приподнятомъ настроеніи шелъ я этимъ погожимъ тихимъ осеннимъ утромъ по шуршащимъ отъ опавшихъ листьевъ дорожкамъ монастыря, съ наслажденіемъ вдыхая бодрящій воздухъ. Матушка, вся ушедшая въ себя, молча сопровождала меня. Такъ же молча поднялись мы въ ея келлію и напились чаю. «Ну, вотъ, батюшка родной», — прервала она, наконѣцъ, свое молчаніе. — «Все думала я, чѣмъ бы утѣшить тебя въ этотъ знаменательный для тебя день, такъ вотъ, пожалуй, повѣдаю тебѣ одну тайну жизни моей, что и твоей душѣ будетъ на пользу.

О. Мартирій

«Былъ у насъ въ Оптиной одинъ іеродіаконъ, Мартирій по имени. Скромный, благоговѣйный, въ страхѣ Божіемъ совершавшій свой путь. Кто онъ былъ — Богъ вѣсть. Объ этомъ у насъ не любопытствуютъ, и частенько знаетъ объ этомъ только отецъ настоятель да духовный отецъ его. За его примѣрную жизнь уже не разъ предлагали ему іерейскій санъ, но онъ всячески уклонялся, отговариваясь слабостью здоровья, но всѣ о доподлинно знали, что истинной причиной было его глубокое смиреніе. Дивный рабъ былъ Хриетовъ. Я глубоко почитала его. Однако годковъ черезъ восемь его іеродіаконства дѣйствительно крѣпко захворалъ нашъ Мартирушка, какъ любила называть его братія, и слегъ въ монастырскую больницу. Частенько навѣщали мы его и, какъ могли, утѣшали своимъ приношеніемъ. Когда совсѣмъ стало трудно отцу Мартирію, призвалъ онъ меня да и говоритъ:

«Спаси тебя, Господи, матушка, за всѣ твои заботы о мнѣ грѣшномъ. Господь да воздастъ тебѣ сторицею за твою любовь и въ сей жизни и въ будущей. А мнѣ нѣчѣмъ и отблагодарить тебя. Были послѣднія 20 копѣекъ, да и тѣ отдалъ. Такъ вотъ, матушка, прошу тебя напослѣдокъ, не оставь меня въ своихъ молитвахъ, когда Господь призоветъ меня къ Себѣ».

Онъ трудно дышалъ и кашель мѣшалъ ему говорить. Хотя земная храмина его, видимо, быстро разрушалась, какимъ-то неземнымъ миромъ и покоемъ вѣяло отъ его облика. «Ну, батюшка», — отвѣчала я, — «беру и я съ тебя слово. Если заслужишь у Господа милость, то помолись и ты о мнѣ грѣшной, чтобы Господь вразумилъ бы, какъ заслужить спасеніе». Съ тѣмъ мы и разстались. А черезъ два денька мы и хоронили отца Мартирія. Заказала я сорокоусты въ нашихъ храмахъ, да и сама, какъ умѣла, молилась о его святой душѣ. И вотъ, когда уже кончалось поминовеніе, (тутъ матушка понизила голосъ, какъ бы не желая, чтобы тайна ея сердца могла быть кѣмъ-нибудь услышана, она продолжала далѣе) я, возвратившись изъ храма домой, присѣла на минутку въ креслицѣ, вотъ на которомъ и ты изволишь сидѣть (и матушка строго-строго на меня посмотрѣла), присѣла да сразу какъ-то больно необычно, видимо, была уставши, задремала. И вдругъ передо мной, какъ живой, предсталъ отецъ Мартирій и изрекъ такія мнѣ слова: «Ты, матушка, просила меня помолиться за тебя, какъ тебѣ спасаться, и Господь милосердный допустилъ меня къ тебѣ. Помни крѣпко, что нести свой крестъ и жить нужно такъ, какъ бы находясь все время предъ очами Самаго Господа, въ постоянномъ страхѣ Божіемъ, испытуя свое сердце и не жалѣючи себя. Вотъ и я. хоть и прошелъ мытарства, съ Божіей помощью, но трудно было, ибо не разъ при жизни былъ разсѣянъ и служилъ не съ тѣмъ вниманіемъ, какъ подобало бы, и лѣность обуевала порой...»

Здѣсь матушка на минутку умолкла, поникла головой:

— И еще одно открылъ онъ мнѣ, — и какъ сказалъ онъ мнѣ это, такъ я вся и затрепетала... Тутъ внѣзапно открыла я глаза, а въ келліи никого-то и нѣтъ! И стало мнѣ такъ страшно и такъ я оробѣла, что кинулась, не помня себя, поскорѣе къ старцу. Бѣгу сама не своя, не знаю. какъ и добѣжала, и бросилась О. Нектарію въ ноги, плачу да кричу: «Батюшка, спаси меня, уже, не ровенъ часъ, никакъ наважденіе ео мной. Вѣдь отецъ Мартирій-то являлся ко мнѣ». И только я начала ему второпяхъ, все перепутавши, разсказывать, какъ тутъ Батюшка ласково взялъ меня за руку и говоритъ:

«Ну, чего ты, мать, испугалась? Нѣтъ, не такъ тебѣ онъ, матушка, сказалъ... А не говорилъ ли тебѣ отецъ Мартирій, что онъ временами разсѣянъ бывалъ, и не-внимателенъ, и подверженъ лѣности»? — И тутъ Батюшка, помедливъ немного, повторилъ и то, что напослѣдокъ открылъ мнѣ отецъ Мартирій. «Иди, спасайся съ Богомъ и молись за него. Великій рабъ Божій былъ отецъ Мартирій». Такъ-то, — закончила матушка свое повѣствованіе, — и намъ грѣшнымъ нужно во всѣ дни наши ходить въ страхѣ Божіемъ. чтобы не потерять, упаси Боже, ни одной капли изъ елея благодати, тунѣ даруемой человѣку по неизрѣченной Его милости.

Бесѣда наша кончилась. Душа невольно ликовала передъ пріоткрытой еще одной тайной Божьего домостроительства о спасеніи рода человѣческаго. Какъ хотѣлось мнѣ въ то время изъ устъ самого Батюшки услышать подтвержденіе всего этого, о чемъ Старецъ въ бесѣдахъ со мною никогда не упоминалъ». Горячо поблагодаривъ матушку за этотъ драгоцѣнный даръ моему сердцу, я какъ на крыльяхъ летѣлъ на благословеніе къ Старцу. Въ хибаркѣ уже было достаточно народа, ожидавшаго выхода Батюшки. Я съ нѣсколькими собратіями сталъ отдѣльно въ пріемной. Вскорѣ послышались столь характерные для Батюшки шаркающіе шаги, и онъ медленно вошелъ въ своемъ обычномъ подрясникѣ, опоясанномъ широкимъ поясомъ, со скуфьей на головѣ. Помолившись передъ образомъ со словами: «Заступи, спаси, помилуй и сохрани насъ, Боже, Твоею благодатію», — обернулся къ намъ, держа въ рукахъ какую-то печатную брошюру.

— Вотъ, — сказалъ онъ, — С. А. Нилусъ изволитъ называть Оптину Божіей рѣкой, а себя — рыбакомъ. вылавливающимъ жемчужины изъ этой рѣки. И сейчасъ подарилъ онъ намъ одну изъ такихъ жемчужинъ» (и Батюшка протянулъ руку съ брошюркой). Здѣсь описывается одно явленіе, бывшее нѣкогда у насъ съ покойнымъ іеродіакономъ Мартиріемъ. Да, великій рабъ былъ Божій (повторилъ Батюшка нѣсколько разъ съ особеннымъ удареніемъ въ голосѣ и внимательно посмотрѣлъ на насъ). Истиннаго смиренія ради не принималъ онъ іерейскаго сана, съ трепетомъ проходя свое іеродіаконство у престола Божія во славу Его святаго имени. Выйдя однажды изъ нашего храма, вотъ отсюда (и Батюшка рукой указалъ на виднѣвшійся вь окно скитскій храмъ), отецъ Мартирій взглянулъ на небо и передъ его духовными очами неожиданно открылось дивное видѣніе. Онъ увидѣлъ большой прекрасный строящійся храмъ, но еще какъ бы недоконченный, безъ купола, и далѣе снова какія-то постройки, и услышалъ голосъ: «КОГДА ДОСТРОИТСЯ, ТОГДА КОНЕЦЪ ВСЕМУ». Да, много тайнъ было открыто этому чистому сердцемъ рабу Божію о грядущемъ, но только не дано ни времени, ни сроковъ ихъ исполненія. Вѣдь вотъ храмъ, который видѣлъ отецъ Мартирій, хотя и былъ почти достроенъ, но сколько кирпичиковъ еще осталось доложить и въ какія сроки — этого никому изъ людей, кромѣ Бога, невѣдомо».

И Батюшка послѣ этихъ словъ еще разъ помолился, благословилъ насъ и тихой старческой походкой пошелъ далѣе. (Какая прозорливость!)

— Вы представляете себѣ, съ какимъ чувствомъ уьзжалъ я на этотъ разъ изъ Оптиной.

5. МОНАХЪ ВИКЕНТІЙ

«ТОЛКОВАНІЕ 118-го Псалма» Владыки Ѳеофана Затворника является драгоцѣнной книгой для меня. О ней я узналъ отъ О. Викентія, Оптинскаго монаха. Онъ подарилъ мнѣ выдержку изъ творенія Владыки Ѳеофана Затворника. Вотъ она:

«У Васъ только двѣ книги мои. Но они все содержатъ, требуемое духовной жизнью... въ 118-омъ Псалмѣ - мои мысли, а въ книгѣ «О молитвѣ и трезвѣніи» —все ученіе святоотеческое. Тутъ сокращенно всѣ Отцы и все ученіе о духовной жизни. Совѣтую Вамъ хоро-шенько ихъ изучить... а тогда и сами увидите, что другія книги и не потребуются».

Отецъ Викентій былъ святой жизни человѣкъ. Онъ ученикъ Батюшки О. Нектарія. Я очень считаюсь съ его мнѣніемъ.

Родился О. Викентій (Никольскій) въ 80-ыхъ годахъ въ семьѣ петербургскаго крупнаго чиновника. Онъ кончилъ юридическій факультетъ и интересовался очень философіей. Философія захватила его мысли и чувства. И въ то время онъ былъ далекъ отъ Церкви и отъ Христа. Но вотъ скоропостижно скончался одинъ изъ его братьевъ. Смерть брата перевернула всю его жизнь. Первое движеніе было отказаться отъ жизни. Ницше, котораго онъ изучалъ въ этотъ моментъ, какъ бы нашептывалъ ему о самоубійствѣ. Препятствовала только любовь къ матери. Онъ хотѣлъ подготовить мать, а потому секретно ушелъ изъ дома и скрылся въ своемъ имѣніи, гдѣ зимой никто не жилъ. Но родители узнали о его мѣстопребываніи и отправили къ нему старушку-родственницу, монахиню. Какъ бы случайно на столѣ въ той комнатѣ, гдѣ скрывался о. Викентій, она оставила книгу Владыки Ѳеофана «Что такое духовная жизнь и какъ на нее настроиться?» Эту книгу О. Викентій прочиталъ и съ увлеченіемъ сталъ читать произведенія Владыки Затворника. Вскорѣ онъ познакомился съ Архіепископомъ Тульскимъ и Бѣлевскимъ Парѳеніемъ (Левицкимъ), о которомъ О. Викентій вспоминалъ съ особой благодарностью, называя его тайнымъ подвижникомъ и считая его смиреннѣйшимъ человѣкомъ. Владыка Парѳеній и направилъ его въ Оптину Пустынь. О. Викентій пріѣхалъ въ Оптину Пустынь тогда, когда настоятелемъ былъ Архимандритъ Ксенофонтъ.

Началась жизнь въ монастырѣ. Послушаніемъ о. Викентія были кухня и чтеніе правила уже тогда больному настоятелю О. Ксенофонту. Руководство же духовной жизни было въ рукахъ О. Нектарія, который послѣ смерти О. Іосифа былъ выбранъ для всей братіи духовникомъ и старцемъ. О. Нектарій былъ дѣлателемъ Іисусовой молитвы. Въ этомъ онъ былъ наученъ великимъ старцемъ о. Анатоліемъ (Зерцаловымъ). Вотъ это дѣланіе Іисусовой молитвы, навыкновеніе хожденія въ памяти Имени Божія — и былъ тонъ всей жизни О. Викентія. Его жизнь опредѣлилась этимъ дѣланіемъ. Вся внѣшность обуславливалась этимъ настроеніемъ жизни. Его ничего не интересовало въ жизни. Одна цѣль — пребываніе во Имени Господа. Все было радостно. Въ монастырскомъ послушаніи не замѣчалось трудностей. такъ какъ трудность была въ трезвенномъ дѣланіи духовномъ. Пекарня, просфорня, канцелярія и самое луч-шее— почтальономъ. Отъ монастыря до города Козельска, до почты — 4 версты. Какая была отрада этотъ путь въ 8 верстъ (туда и обратно). Въ это время и совершалось послушаніе старческое о трезвеніи и молитвѣ.

Въ этомъ фазисѣ жизни застала монаха Викентія революція. Онъ не искалъ выхода въ эти трудныя первыя годы революціи, когда постепенно разрушался монастырь. Какъ говорилъ О. Викентій, его отецъ препятствовалъ поступленію его въ монастырь. Онъ былъ очень огорченъ, что сынъ разломалъ путь своего восхожденія въ гражданской жизни. Въ эти же революціонныя годы отецъ, бывшій сановникъ, писалъ своему сыну-монаху:

«Отецъ Викентій (такъ обращался отецъ къ сыну), какъ ты былъ правъ. О, какъ бы я хотѣлъ измѣнить свою прожитую жизнь. Какъ бы я хотѣлъ съ юности теперь принять путь твоей жизни. Я умираю и вижу свой гробъ. Плачу. Недостойный рабъ Христовъ...» Это письмо отца къ сыну укрѣпляло монаха Викентія въ тѣ минуты, когда революціонная волна, разрушающая монастыри, заставляла насельниковъ монастыря искать какого-то устроенія. Отецъ Викентій ничего не искалъ. Онъ попрежнему былъ въ послушаніи старца и творилъ свое духовное дѣло. Вотъ въ это самое время, когда монастырь Оптинскій долженъ былъ разселить своихъ насельниковъ, старецъ Нектарій отдалъ О. Викентія приходскому священнику, дабы подъ сѣнью приходскаго храма сохранялась жизнь подвижника-монаха. Господь помогъ зрѣть горящую свѣщу, поставленную Господу.

«Трудно сказать, что дѣлалъ этотъ монахъ. Одно скажу только, — пишетъ приходской священникъ, — что сейчасъ я плачу, вспоминая прошлое, Знаю, что я не всегда умѣлъ хранить этотъ тонкій художественный сосудъ Божіей благости.

За два съ половиной года жизни у насъ онъ ни разу не былъ по своему желанію за оградой нашей церкви. Онъ ни разу не сѣлъ за столъ за трапезу. Онъ ни съ кѣмъ не бесѣдовалъ ради интереса своего. Онъ никому не навязывалъ своего учительства. И въ же время всѣ чувствовали въ немъ Божію силу. И безбожники, которые выслали его отъ меня, какъ-то странно обращались съ нимъ. Казалось, они боялись его святыни. Его выслали, какъ и меня, въ административную ссылку. Невольная была мысль: какъ то онъ будетъ дальше жить? Онъ написалъ старцу, съ точки зрѣнія окружающихъ совѣтскихъ людей, — безсмысленность: онъ просилъ старца благословить его быть нищимъ. Вѣдь нищихъ въ Совѣтскомъ Союзѣ не было. Старецъ благословилъ. И я знаю, что Господь не оставилъ Своего раба. Близкіе наши не оставляли О. Викентія.

Въ 1933 году онъ возвратился изъ первой ссылки и попалъ какъ разъ въ общую чистку Козельска отъ Оптинскихъ монаховъ. Онъ былъ вновь арестованъ, сосланъ въ Ташкентъ. И тамъ скончался въ первый же мѣсяцъ своей ссылки отъ тромбофлебита. Знаю, что передъ его арестомъ одинъ изъ нашихъ кіевскихъ монаховъ посѣтилъ его еще въ Козельскѣ и разсказывалъ мнѣ, что онъ жилъ въ избушкѣ, которая напоминала собою пещеру. Полная бѣдность. Нищета. Но въ этотъ моментъ онъ былъ богачомъ. Только богатствомъ не земли, а неба. Онъ уже былъ подготовленъ, чтобы уйти преподобномученикомъ. О. Викентій никогда не былъ въ санѣ: онъ всю жизнь остался только монахомъ. О. Архимандритъ передъ разселеніемъ монаховъ предлагалъ О. Викентію санъ. О. Викентій подчинился, но сказалъ О. Архимандриту, что если бы О. Архимандритъ спросилъ его, какъ онъ хочетъ, то онъ бы отвѣтилъ, что хочетъ остаться просто монахомъ. О. Архимандритъ рѣшилъ тогда оставить его монахомъ».

6. АПОСТОЛЬСКАЯ ОБЩИНА

Передать на бумагѣ всѣ страданія православнаго пастыря подъ совѣтскимъ гнетомъ невозможно. Большинство вовсѣ не выжило, если не отдалось сначала просто воинствующему стихійному разгулу безудержнаго геноцида, — но даже и это не помогло. Но потомъ явился соблазнъ справа — «Декларація» Митроп. Сергія, которая снесла почти весь остатокъ въ небытіе. Большинство духовенства Кіева не признало его, но и не откололось, въ числѣ которыхъ былъ О. Адріанъ. Онъ утверждалъ, что какъ таковой Катакомбной Церкви какъ организаціи не могло быть — такъ доскональна была слѣжка НКВД. Онъ считалъ, что очень опасно открыто писать о существованіи въ СССР Катакомбной Церкви, ибо это даетъ только поводъ для НКВД усиливать репрессіи и губить невинныя души. На этой почвѣ у него было расхожденіе съ зарубежнымъ духовенствомъ и онъ, будучи на свободѣ, не очень рвался подчиняться крайне рѣзкой идеологіи противъ Московской Патріархіи. Одинъ изъ главныхъ проповѣдниковъ существованія Катакомбной Церкви какъ таковой былъ профессоръ Иванъ Михайловичъ Андрѣевъ, который расходился во взглядахъ съ О. Адріаномъ и они долго не видѣлись. Я обоихъ очень любилъ и мечталъ ихъ примирить и устроилъ таки ихъ свиданіе въ Ново-Дивѣево на кладбищѣи ихъ все же «помирилъ». Встрѣча была очень теплой, т. к. они оба были правы. О. Адріанъ очень не любилъ рѣзкости въ сужденіяхъ: онъ какъ бы погасалъ отъ приближенія ненависти, и даже отъ этого дѣлался больнымъ. Онъ панически не переваривалъ коммунизмъ, да и не признавалъ идею «юрисдикцій», за что его критиковали. Въ 30-ыя годы, оставшись безъ всякаго права на существованіе, не только какъ священникъ, но и какъ совѣтскій гражданинъ, онъ ушелъ въ себя, служилъ ежедневно тайно у себя въ каморкѣ долгое время, поддерживая контактъ съ оставшимися архіереями. Онъ послѣдовалъ указанію своего Старца Отца Нектарія. сказавшаго ему: «Теперь настало время, когда нужно искать архіереевъ по сердцу».

Старецъ Нектарій самъ послѣ закрытія Оптиной Пустыни и своего ареста былъ въ изгнаніи, жилъ въ глухой деревнѣ. О. Адріана нѣсколько разъ арестовывали. Онъ самъ и его матушка посѣщали Старца, когда могли. но съ большимъ трудомъ и опасностью. Сохранился дневникъ матушки Евгеніи Григорьевны съ описаніемъ ея поѣздокъ въ село Холмище къ Старцу.

Когда я просилъ О. Адріана дать мнѣ образъ Старца, чтобы мнѣ стало понятнѣе, какъ Старецъ помогъ имъ сохраниться духомъ, находясь въ тискахъ такого беспощаднаго гоненія, то онъ мнѣ написалъ:

«Ты даешь мнѣ совершенно невозможную для меня задачу: дать тебѣ Отца Нектарія! Именно дать не жизнеописаніе, а ту тонкость жизни, которую мы испытывали въ общеніи съ Батюшкой Отцомъ Нектаріемъ. Чтобы ты понялъ, о чемъ я говорю, я тебѣ скажу то, что было съ нами, студентами Христіанскаго Кружка въ Петербургѣ . когда мы, недовольные интерконфессіональностью искали Православія. Тогда мы обратились къ Отцу Іоанну Егорову и попросили его сказать намъ, что такое Православіе. Тогда Батюшка улыбнулся и сказалъ: «Православіе — это жизнь, сказать о немъ нельзя НУЖНО ЖИТЬ ВЪ НЕМЪ». Такъ и я скажу тебѣ : «Дать тебѣ Батюшку Нектарія — для этого нужно быть въ такомъ состоянім, въ какомъ была Евгенія Григорьевна, давшая въ своихъ воспоминаніяхъ Батюшку». Самъ описать не могу, память ослабѣла, и я боюсь сдѣлать трафаретный образъ человѣка, который являлся для насъ въ обликѣ «Свѣ та Незримаго». Владыка Нектарій описалъ разные событія, которые были въ семьѣ Концевичей съ Батюшкой Нектаріемъ. Лѵкъ же Батюшки данъ Евгеніей Григорьевной, и лучшаго не дашь! Не огорчайся!»

Этотъ обликъ Старца въ «Свѣтѣ Незримомъ» О. Адріанъ носилъ всю свою остальную жизнь. Этотъ образъ сохранилъ въ немъ чистоту и вѣ рность Православію. Правда, онъ былъ лично знакомъ и съ другими духовными лицами, открывшими ему глаза на многое, какъ Святитель Ѳеофанъ Полтавскій, Схиепископъ Антоній (Абашидзе), С. А. Нилусъ и другіе, но Старецъ Нектарій былъ и остался немеркнущимъ Свѣтомъ Незримымъ.

Постоянные страданія, любовь ко Христу и ежедневная Евхаристія сдѣлали его духоноснымъ пастыремъ, который смогъ вдохновить и изобрести способы къ самопожертвенной дѣятельности — помогать, «тяготы другъ друга носить и тако исполнить завѣтъ Христовъ». Это выражалось у него въ созданіи Братства, жившаго единодушіемъ и взаимной помощью на основѣлитургическаго христіанства. Въ центрѣ былъ храмъ, изъ котораго излучалось благочестіе: теорія (ТНЕО R ІА, т. е. православное Богопочитаніе — «дыханіе жизни»), и практика (РКАХІ S , т. е. жить и дѣйствовать въ благочестіи). Вотъ сутъ его ученія!

Какъ только пришли нѣмцы, давш i е религиозную свободу, открылись храмы, пошли богослужен i я – возникло и его Братство. Съ нимъ онъ и въ Герман i ю поѣхалъ и затѣмъ въ Америку. Его вездѣ любили и слѣдовали какъ за истиннымъ пастыремъ. Гдѣ бы онъ ни былъ, вездѣ отъ него загорались ревностью по Бозе, вдохновеніемъ творческимъ. Отъ него шла радостная энергія.

Былъ такой случай во время окончанія войны, когда они были бѣженцами, бездомными въ какой-то гостиницѣ въ Германіи. Какъ-то снится ему сонъ страшный и зловѣщій. Идетъ страшная гроза и все небо колышется отъ раскатовъ грома и вездѣ огонь пылаетъ и все горитъ. Куда бѣжать? А съ нимъ, какъ всегда, масса льнущихъ къ нему. Выхода нѣтъ. Вдругъ онъ видитъ передъ собой зіяющую пропасть съ бурлящей внизу водой. Но черезъ эту бездну брошена узкая жердочка, доска, соединяющая оба берега, висящая надъ этой страшной пропастью. Онъ въ ужасѣ перекрестился, рванулся къ этой дощечкѣ-дорожкѣ и побѣ жалъ по ней, не глядя никуда, а только впередъ, и вся его братія по тревогѣза нимъ гуськомъ побѣжала. А тамъ впереди сіяло солнце и росла спокойно зелень.

Проснувшись, онъ подозвалъ Анатолія Павловича, врача и члена ихъ содружества, и спросилъ его, что бы означалъ такой сонъ. А тотъ, не долго думая, сказалъ что это предвѣщеніе чего-то.

Не прошло и часа, какъ поднялся шумъ приближающагося танковаго боя, т. к. война подходила кі концу и въ этой мѣстности въ Берлинѣ сражались отступающіе нѣмецкіе танки съ американскими. Загорѣлась вдругъ ихъ гостиница, а выйти на улицу подъ обстрѣлъ — вѣрная смерть. Казалось, гибель неминуема. Что дѣлать? И вдругъ О. Адріанъ вспоминаетъ свой сонъ и дощечку дорожкой надъ бездной. Онъ, говорятъ, былъ даже въ облаченіи богослужебномъ. Онъ быстро бросается, беретъ Старцемъ Нектаріемъ благословленную икону Богородицы Владимірскія, докторъ подхватываетъ свернутую въ трубочку икону Преп. Серафима, уже начинающую горѣть (слѣды обжоговъ такъ и остались съ боковъ), остальные хватаютъ что было подъ рукой и выскакиваютъ на улицу на вѣрную смерть, прямо между другъ противъ друга движущихся, пылающихъ смертью танковъ. Съ высоко поднятой иконой впереди бѣгущихъ О. Адріанъ, а вслѣдъ за нимъ помчалась вся группа съ дѣтьми и стариками.

Безстрашный видъ мчащегося въ облаченіи священника съ высоко поднятой иконой поразилъ танкистовъ. Сначала нѣмецкіе танки прекратили огонь, а потомъ и американскіе. И съ обѣихъ сторонъ огонь прекратился. Бѣгущіе по узкой полоскѣ между танками усилили ходъ. Внѣзапно наступила тишина и они, пробѣжавъ, оказались въ какомъто тѣнистомъ лѣсу или паркѣ — спасенными. Отъ изнеможенія всѣ свалились на землю, пріютившую ихъ въ зеленой травѣ.

О. Адріанъ вывелъ всѣхъ своихъ изъ огненной зоны. Вотъ какъ сонъ О. Адріана спасъ его вѣрную общинку, такъ разсказывалъ мнѣ самъ докторъ Анатолій Павловичъ Тимоѳіевичъ.

Былъ и такой таинственный случай. Какъ-то будучи почти смертельно больнымъ, что въ его жизни было часто, О. Адріанъ готовился уже къ исходу. Поутру стало легче, и онъ призываетъ одну изъ потомъ ставшихъ монахинями, какъ будто мать Нину, будущую Игуменью Нонну, исполняющую послушаніе регента на клиросѣ, и проситъ ее принести нотной бумаги. Когда она подошла съ бумагой къ его постѣли, то онъ попросилъ ее внимательно его олушать и записать точно по нотамъ, какъ онъ будетъ пѣть 90-ый Псаломъ «Живый въ помощи Вышняго».

Тогда слабымъ больнымъ голосомъ онъ тихо запѣлъ умилительную мелодію напѣва и повторялъ его много разъ, пока она не записала и точно ему не пропѣла. Тогда онъ сказалъ: «Вотъ такъ и пойте на клиросѣ этотъ Псаломъ, особенно передъ Акаѳистомъ». И разсказалъ, что онъ видѣлъ во снѣ, что такъ пѣли небесныя силы. И сказавъ это, онъ залился слезами. Мать Нина ушла и съ тѣхъ поръ 90-ый Псаломъ въ Ново-Дивѣевской обители поютъ этимъ небеснымъ напѣвомъ.

О. Адріанъ терпѣть не могъ, когда его называли старцемъ, хотя онъ, по силѣ и по преемственности, могъ бы называться таковымъ. Не дай Богъ, чтобы у кого-либо невольно соскользнуло что-либо, наводяшее на такую «преступную» мысль. Онъ въ такомъ случаѣ долго сердился и бывало терялъ довѣріе къ такому «невѣждѣ». Въ письмѣ къ одному Валаамскому послушнику, интересовавшемуся Старцемъ Нектаріемъ, О. Адріанъ писалъ:

«Для меня, для моей жизни дорогой Старецъ всегда указывалъ осторожный, трепетный путь. Бывало, приходилось переживать и наказаніе, когда я, недостойный, воображалъ себя какимъ-то уже знающимъ и понимающимъ человѣкомъ. Батюшка въ такихъ случаяхъ ставилъ меня въ такое положеніе, когда я самъ себя сѣкъ розгами. Имѣя такой опытъ, я боюсь другимъ давать указанія, когда чувствую, что ихъ порывы и настроеніе могутъ не охватить жизни. Да сохранитъ Васъ Господь отъ такой опасности! На меня смотрите какъ на пастыря Церкви Христовой, правда, видавшаго великихъ людей, какими были Старцы Нектарій, Анатолій, Досиѳей, Викентій. Но знаніе ихъ даетъ мнѣ возможность чувствовать свою немощь. По благодати же я только священникъ. Прошу Вашихъ св. молитвъ.

Недостойный и грѣшный Прот. Адріанъ. Храни Васъ и Вашихъ близкихъ Христосъ!»

Надо еще сказать, что Епископъ Андрей былъ громкій, хотя и очень деликатный противникъ ложнаго ученія Митроп. Антонія (Храповицкаго) о «догматѣ искупленія». Въ Россіи это ложное ученіе было отвергнуто съ самаго его появленія въ связи съ обновленческимъ движеніемъ, когда вольно разсматривались церковные догматическіе устои. Когда это ученіе вновь всплыло въ Зарубежной Церкви, при Митроп. Филаретѣ, то цѣлая группа наилучшихъ архіереевъ, не желая огорчать первоіерарха, просила Архіепископа Андрея, какъ духовника самаго Митрополита, снять съ повѣстки Собора 1972 года эту тему, дабы предохранить отъ раскола. Когда опасность миновала трудами Епископовъ Нектарія, Аѳанасія, Аверкія, тогда Еп. Андрей перекрестился, благодаря Бога, что Православіе сохранилось для американцевъ.

7. ѲАВОРСКІЙ СВѣТЪ

Какъ-то однажды, совершивъ свое регулярное посѣщеніе Батюшки, я рѣшилъ остаться на воскресную вечерню, ибо послѣслужбы Батюшка выходилъ на амвонъ съ открытой книгой Святителя Ѳеофана и стоя, жестикулируя руками, велъ бесѣду на Какую-либо главу, большей частью изъ его любимой книги «Блаженны Непорочны», толкованіе Святителя Ѳеофана на 118-ый Псаломъ. Онъ толковалъ эту книгу по главамъ каждый воскресный вечеръ. Обычно онъ былъ очень оживленъ. и я всегда старался воспринять какъ можно больше. И въ это воскресенье было особенно интересно, т. к. онъ говорилъ о СвѣтѣНезримомъ и Свѣтѣ Ѳаворскомъ.

Я стоялъ посреди церкви и внималъ съ жаждой каждому его слову, ибо рѣчь обычно шла о философско-психологическомъ воспріятіи духовной жизни. Смотрю я на него, любуюсь его быстро скачущимъ глубокимъ мыслямъ и вдругъ я начинаю подозрѣвать, что, говоря о нетварномъ свѣтѣ, онъ говоритъ, будто самъ лично его видѣлъ, и описываетъ не теоретически, а явно изъ личнаго опыта. Онъ не пріоткрывалъ или намекалъ, а говорилъ открыто, открывая тайны Божественныя предъ всѣмъ народомъ. Я духомъ дивился и не вѣрилъ своимъ ушамъ. Неужели, думалъ я. что я одинъ это понимаю, а другіе не взволнованны такимъ откровеніемъ. А Батюшка, какъ будто видя мое замѣшательство, мой приподнятый интересъ, смотрѣлъ прямо на меня и, будто адресуя свое повѣствованіе мнѣлично, не обращая вниманія на другихъ въ храмѣ. продолжалъ. Я смутился и оглянулся какъ бы провѣрить себя, понимаю ли я какъ другіе, какія тайны Батюшка открываетъ.

И, о ужасъ! За мной стояло совсѣмъ немного людей — и они не слушали его, и даже зевали, раскрывая широко ротъ, потягивались. Я обернулся. О. Адріанъ продолжалъ ничѣмъ не смущаясь. Тутъ я мигомъ понялъ: не всѣслышатъ, по-Евангельски: «имгья уши — слушаютъ да не слышатъ». Но тутъ не было интереса слышать! Я замеръ, двинулся впередъ и навсегда запомнилъ, что такія тайны, видно, не всѣмъ дано слышать. О. Адріанъ продолжалъ мѣтать бисеръ. духовно имъ за годы накопленный, а я подошелъ ближе къ иконостасу и внималъ — со страхомъ. Да съ такимъ страхомъ, что не смѣлъ позже его толкомъ разспросить. Такъ и уѣхалъ въ состояніи духовнаго ужаса, помня ясно Бесѣду Преп. Серафима съ Мотовиловымъ.

Потомъ я просилъ Батюшку мнѣразъяснить, но ничего изъ этого не получилось.

Шли годы и пришелъ случай мнѣопять его навѣстить 12 лѣтъ спустя. Онъ уже былъ очень"старъ, но съ любовію меня принялъ лежа въ постѣли, въ той самой его розовой каморкѣ, гдѣонъ меня впервые въ 1954 году исповѣдовалъ и гдѣя часто впослѣдствіи съ нимъ молился. Онъ былъ очень плохъ. Это было 4 года до его кончины. Я не смогъ обо многомъ поговорить и вышелъ съ надеждой на слѣдующій день. На другой день онъ меня принялъ съ прежней любовью, онъ былъ на ногахъ, ходилъ, усадилъ меня на то же кресло, на которомъ я впервые сидѣлъ съ нимъ, и сказалъ: «Ну, теперь я твой. Что тебѣразсказать? Говори все! Я очень радъ тебя видѣть». И такъ далѣе.

Тутъ я ему задалъ вопросъ, видѣлъ ли онъ Ѳаворскій Свѣтъ, какъ онъ говорилъ на амвонѣпри полномъ безразличіи слушателей. И онъ мнѣповѣдалъ, ничего не скрывая, как онъ въ одинъ изъ своихъ пріѣздовъ въ Холмищѣбылъ у Старца Нектарія въ приготови-тельную недѣлю Страшнаго Суда предъ Великимъ Постомъ. Тогда бушевалъ болыневизмъ, рушились устои Св. Руси, гибли люди отъ страха и смятенія. Онъ тоже тогда былъ въ страшномъ состояніи, не зная, какъ быть священнику во время открытыхъ лютыхъ гоненій на Христіанство. Онъ нуждался въ поддержкѣи не могъ думать о благосостояніи церковныхъ дѣлъ. А именно этимъ былъ занятъ Старецъ Нектарій: онъ ходилъ по комнатѣ, таинственно улыбаясь. Затѣмъ онъ велѣлъ О. Адріану готовиться къ исповѣди, читать Св. Евангеліе, лежащее тутъ же на высокомъ аналоѣ. Читать приказалъ вслухъ, а самъ удалился за полуоткрытую дверь въ рядомъ находящуюся келлію.

Одѣтъ былъ Старецъ, какъ всегда, въ комнатный теплый подрясникъ съ мягкими туфельками на ногахъ. Мѣлкими старческими шажками удалился.

Вотъ какъ самъ О. Адріанъ мнѣповѣдалъ:

«За полузакрытой дверью я слышалъ его шарканье, какъ онъ ходилъ по комнатѣвзадъ впередъ. Потомъ шаги прекратились. Я закончилъ читать и взглянулъ на Старца за дверью и вскрикнулъ! Старецъ былъ весь въ огнѣ, онъ былъ окруженъ сіяніемъ ярко-фіолетоваго цвѣта въ футъ шириной! Какъ только я вскрикнулъ, моментально все прекратилось. Очевидно, Старецъ былъ въ молитвенномъ состояніи, когда читалось Евангеліе. Это сверхъестественное явленіе было мнѣдано видѣть простымъ глазомъ, чтобы укрѣпить меня въ предстоящихъ испытаніяхъ, которые Старецъ собирался возложить на меня».

Эти испытанія состояли въ томъ, чтобы О. Адріанъ поѣхалъ въ одно село и, совершенно не зная тамошней ситуаціи, помогъ завоевать позицію православныхъ, а не обновленцевъ. При томъ ему предстояло заболѣть тифомъ,ѣздить въ открытыхъ саняхъ при морозѣцѣлую ночь, проводить въ этой деревнѣвыборы, съ тѣмъ чтобы виновные покаялись. И когда онъ благополучно послѣогромныхъ переживаній вернулся къ Старцу, то онъ проявилъ себя какъ власть имущій архіерей, управляющій епархіальными дѣлами во время отсутствія архіерея, который былъ арестованъ. Смута этимъ была благополучно прекращена! Все это О. Адріанъ продѣлалъ, совершенно не зная что къ чему, былъ какъ бы рычагомъ по велѣнію Старца — за св. послушаніе.

А явленіе Ѳаворскаго Свѣта было ему въ подтвержденіе, что существуетъ иной духовный міръ, пріоткрывающійся любящимъ и боящимся Бога. Это было видѣніе какъ отблѣскъ Господняго Преображенія, о которомъ говоритъ Святитель Ѳеофанъ».

Это все и многое другое разсказалъ мнѣ О. Адріанъ, тогда уже епископъ, и подарилъ мнѣ свою фотографію, епитрахиль и поручи, простился со мною — навсегда. При прощаніи вышелъ со мною на крылечко своего маленькаго бѣленькаго домика и въ этотъ моментъ зазвонили во всѣколокола ко всѣнощной.

Я поклонился ему. Онъ меня обнялъ, поцѣловалъ и съ незабвенной улыбкой сказалъ доброе напутствіе и пророческое слово. Я какъ встарь загорѣлся пыломъ вдохновенія — и это была моя послѣдняя встрѣча съ нимъ на землѣ.

8. СЛОВО СОЛЖЕНИЦЫНУ

ПИСАТЕЛЬ А. И. Солженицынъ посѣтилъ 22-го Іюля Архіепископа Андрея Рокландскаго въ монастырѣ «Новое Дивѣево» и провелъ въ бесѣдѣсъ нимъ свыше часу. Владыка приветствовалъ писателя слѣдующимъ словомъ:

«Дорогой, глубокоуважаемый Александръ Исаевичъ!

Я много думалъ и думаю о Васъ. И невольно при мысляхъ о Васъ предо мною возстаютъ два мѣста изъ Священного Писанія.

Одно — изъ Вѣтхаго Завѣта. Это образъ праведнаго Ноя. Ему было открыто Богомъ, что будетъ всемірный потопъ, который погубитъ всѣхъ, пребываюшихъ въ нечестіи. Для спасенія же тѣхъ, кто еще пребываетъ въ благочестіи, тѣхъ, кто еще хранитъ всё Божіе въ чести, Богъ повелѣлъ Ною построить ковчегъ. И Ной началъ строить ковчегъ, и сталъ одновременно звать народъ къ покаянію: «Покайтесь! Гневъ Божій грядетъ! Потопъ зальетъ всю землю! Спасутся только тѣ, кто будетъ въ ковчегѣ. Въ нёмъ для всѣхъ найдется мѣсто. Спѣшите! Кайтесь и бѣгите въ ковчегъ!»

Но небо всё было ясное, ни одной тучи. Вся природа. какъ бы безразличная къ грѣхамъ человѣческимъ, оставалась торжественно спокойной. Люди слушали Ноя, но пожимали плѣчами и отходили. Такъ время шло. Постройка ковчега закончилась, но вошла туда только семья Ноя. Ушла она въ ковчегъ пока еще не отъ потопа, а отъ того нечестія, которое творилось кругомъ. И вотъ, наконѣцъ, на небѣпоявилось облако, которое скоро разрослось въ огромныя тучи. Всё небо закрылось ими, и полилъ дождь. Вода стала подыматься и заливать всё. Тутъ перепуганные люди бросились къ ковчегу, но двѣри сами собой закрылись, и никто уже больше не смогъ войти...

Вотъ, думая о Васъ, я невольно представилъ себѣ этотъ величественный обликъ Ноя, зовущаго людей! Такъ и вы, дорогой, зовёте людей отъ нечестія коммунизма! Они васъ слушаютъ, вамъ аплодируютъ... И Ноя слушали и, можетъ быть, выражали свой восторгъ, Да! слушали... но только не послушались, и погибли!

Ной звалъ людей отъ чего-то, ОТЪ НЕЧЕСТІЯ! но онъ звалъ людей и къ чему-то — КЪ БЛАГОЧЕСТІЮ, и благочестію конкретному: къ тому благочестію, которое было въ ковчегѣ.

И тутъ мнѣ вспоминается другое мѣсто Священнаго Писанія, изъ Новаго Завѣта, посланіе Апостола Петра (Второе Посланіе 3, ст. 5, 6, 7. II ). «Думающіе такъ не знаютъ, что въ началѣсловомъ Божьимъ небеса и земля составлены изъ воды и водою. Потому тогдашній міръ погибъ, бывъ потопленъ водою. А нынѣшніе небеса и земля, содержимые тѣмъ же Словомъ, сберегаются огню на День Суда и погибели нечестивыхъ человѣковъ». — Если такъ всё это разрушится, то какими должно быть въ святой жизни и благочестіи намъ. Вотъ въ чемъ заключается Новозавѣтный Ковчегъ: въ благочестіи, хранить Божье въ чести!

Въ Вашемъ недавнемъ выступленіи Вы сказали, что Вы родились рабомъ... Значитъ, Вы родились послѣ революціи. А я видѣлъ всё, что происходило до революціи и что подготовило къ ней. — Это было нечестіе во всѣхъ видахъ! А, главное, въ нарушеніи семейной жизни и развращеніи молодежи... Со скорбью вижу, что то же самое происходитъ и здѣсь, да и во всёмъ мірѣ. И думается мнѣ, что и Ваша миссія — это зватъ людей отъ нечестія къ благочестію!

А вѣдь источникъ благочестія — это Христосъ!

9. ПОСЛѣДНIЙ ДЕНЬ

Послѣдний день въ жизни Владыки Андрея былъ праздникомъ Святыхъ Первовѣрховныхъ Апостоловъ Петра и Павла. Стояла жаркая лѣтняя погода. Причастился онъ, какъ обычно во всѣ воскресные и праздничные дни, съ благоговѣніемъ. Онъ былъ очень слабъ, лежалъ окруженный преданнѣйшими ему людьми, ожидая долгожданнаго часа.

Каждый день онъ выслушивалъ 3 акаѳиста: первый Владимірской Иконѣ Богоматери читала Мать Нонна, Святителю Николаю пополудни, а вечеромъ Прп. Серафиму. Всѣ богослуженія ему передавались изъ храма по микрофону, такъ что онъ всё время духомъ былъ вмѣстѣ со всѣми.

Вечеромъ, къ концу утрени Владыка особенно усиленно молился Богоматери, вынимая иконку, подаренную ему его матерью, которая была всегда при нёмъ. Въ этотъ день онъ особенно сильно и долго передъ ней молился, точно собирался изо всѣхъ силъ. Это чувствовалось всѣми.

Хлынула кровь. Его сынъ и о. Александръ забеспокоились, а братъ Михаилъ въ это время читалъ акаѳистъ Владимірской иконѣ Богоматери. Тогда Владыка началъ звать всѣхъ, чтобы со всѣми проститься и преподать послѣдніе завѣщанія, твердя, что онъ умираетъ, прося у всѣхъ молитвъ за него. И началъ особенно сильно взывать: «Пресвятая Богородице, спаси меня», произнося и другія молитвы. Когда выступилъ холодный потъ, онъ выкрикнулъ: «Я умеръ» и сразу же поблѣднѣлъ, сталъ бѣлымъ какъ снѣгъ.

О. Александръ побѣжалъ въ сосѣднюю комнату чтобы схватить епитрахиль, ту самую, подъ которой умеръ Старецъ Нектарій, когда О. Адріанъ держалъ её 50 лѣтъ тому назадъ, но Владыка уже покинулъ нашъ міръ. Въ этотъ же день, на Свв. Петра и Павла, онъ впервые вошелъ въ Оптину Пустынь, а теперь вступилъ въ міръ иной.

Было полъ часа до полуночи.

Зазвонили въ колоколъ и всѣ монахини чёрными силуэтами собрались на молитву и тихо запѣли 90-ый псаломъ панихиды.

Такъ закончилась равноапостольная жизнь современнаго ученика Христова Андрея.

10. ПОСМЕРТНЫЯ ЯВЛЕНІЯ

Писъмо Монахини Маріи (Стаховичъ)

Особенно меня сразила смерть нашего Владыки, хотя этого и ждали. Ушло «сердце» изъ нашей обители; такого больше нѣтъ и не найти. Уже прошло 40 дней... Каждый день послѣ литургіи была литія въ храмѣ, а вечеромъ послѣ службы панихида на могилкѣ: всегда было много народа.

Эта смерть ознаменовалась нѣкоими особыми явленіями.

Наканунѣ похоронъ, вечеромъ послѣ службы съ амвона намъ всѣмъ (а церковь была набита народомъ) было разсказано, какъ въ день смерти Владыки дѣти въ лѣтнемъ лагерѣ, въ возрастѣ отъ 8-ми до 15-ти лѣтъ, увидѣли на небѣ крестъ изъ облаковъ, затѣмъ онъ принялъ очертанія лица — дѣти въ немъ узнали Владыку Андрея. Лицо перемѣнилось въ ангела, улетѣвшаго ввысь.

Изъ нашихъ прихожанъ видѣла 15-лѣтняя дочь доктора Зарудскаго. Каждаго изъ этихъ дѣтей отдѣльно опрашивалъ О. Александръ Киселевъ. Всѣ дѣти подтвердили одно и то же, что убѣждаетъ въ томъ, что это не фантазія. Въ день похоронъ послѣ отпѣванія съ амвона все это еще разъ повторилъ О. Іоаннъ Легкій. Если это Васъ интересуетъ — можете справиться у О. Александра Киселева. А его Матушка, Галя, которую я знала гимназисткой послѣдняго класса, мнѣ потомъ еще разъ повторила то, что я пишу.

А второе: было много лѣтъ назадъ, сразу послѣ хиротоніи Владыки въ епископа. Пришло письмо отъ нѣкой Васильевой. У меня ея помянникъ здѣсь со мной, ея адресъ Калистога, Калифорнія. Дѣло было такъ. Послѣ хиротоніи во епископа пришло письмо въ канцелярію отъ этой Васильевой. Ея родители остались въ Россіи. Какъ помню, они были сосланы и объ ихъ участи уъхавшая въ Америку дочь не знала. Видитъ она сонъ: новая изба, въ кухнѣ сидитъ мать; видно люкъ въ полу въ подвалъ, тамъ темно. Точно не помню, сказала ли мать или она сама поняла, что отецъ въ этомъ подвалѣ. Смотритъ — видитъ, что хоть изба и новая, но стеколъ въ окнахъ нѣтъ. Она говоритъ матери: «Почему это стёколъ нѣтъ?» — «Это можетъ сдѣлать только епископъ Андрей», — отвѣтила мать. Проснулась дочь и стала думать, что родителямъ очень плохо: Отецъ, кажется, уже умеръ и надо за нихъ молиться. Надо найти этого епископа Андрея.

Гдѣ она его ни искала, въ разныхъ странахъ, дѣйствительно, нигдѣ не было епископа по имени Андрей. Такъ и пришлось ей оставить свое намѣреніе. Я точно не помню, прошелъ ли годъ или два, но вскоре после хирото i и во епископа пришло отъ не e письмо съ просьбой сдѣлать заочное отпѣван ie и съ подробным разсказом о ея сновиден i и.

Просьба ея была исполнена. Владыка отпѣлъ ихъ заочно, послалъ по угламъ подожженную разрѣшительную грамоту и землицы. Я тогда прислуживала. Просила въ канцеляріи найти это письмо, но Владыкѣ отыскать трудно было, столько писали писемъ, что накопились ящики.

Молитвами приснопамятнаго Владыки Андрея, Господи, помилуй насъ. Аминь.